Муля, не нервируй… Книга 2
Шрифт:
К финалу пьесы стало ясно: именно скоморох Раневской — главный герой в «Скоморохе Памфалоне». Когда же она, сорвав колпак, произнесла последнюю реплику:
— Ну что же! Шутки закончились. А жизнь? Жизнь — самая долгая шутка… — зал встал. Аплодисменты гремели так, что аж люстры дрожали.
— Браво! — кричали зрители и требовали вызова на бис.
Рядом со мной в первом ряду сидел, судя по тому, что он постоянно строчил в блокноте, либо журналист, либо театральный критик. Я осторожно заглянул ему через плечо. Он судорожно
Что и требовалось доказать. Я усмехнулся.
Актёры, ещё недавно посмеивавшиеся, стояли за кулисами злые, бледные. Леонтина кусала губы, какой-то артист, игравший Ермия, весь позументах, спрятал лицо в ладонях, а этот критик-журналист всё бормотал:
— Это гениально…
После спектакля я заглянул за кулисы.
Раневская, кажется, собрала все цветы из зала, так, что даже главным героям не досталось, и сейчас бросила колючий взгляд на коллег:
— Спасибо за вдохновение, друзья! Без вашей снисходительности я бы так не старалась.
Она посмотрела на меня довольным лучистым взглядом, а я подмигнул ей.
На следующий день вся театральная Москва взволновалась. Газеты вышли с заголовками: «Раневская доказала: в театре нет маленьких ролей – есть маленькие актёры». Лестные рецензии достались только ей, остальных же упомянули вскользь: «Исполнители неплохи, но меркнут на фоне гения».
Всё это я отметил лишь мимоходом. После работы, которая сегодня прошла на удивление скучно и буднично (возможно, потому, что Козляткина вызвали в куда-то «наверх»), я вернулся домой и застал уже привычную за последние дни картину: на кухне сидели Гришка, Герасим и Жасминов и выпивали. А разъярённая Полина Харитоновна стояла перед ними и орала на них.
Когда она увидела меня, то закричала:
— Муля, разгоняй эту гоп-компанию, или я в партком пойду, жаловаться!
— Муля, — еле ворочая языком, пролепетал Герасим, — она меня бросила!
— Кто? — сначала не понял я.
— Валюха меня бросила! — он посмотрел на меня мутным взглядом и икнул.
— Все бабы — зло! — подтвердил Гришка и очень тихо добавил, — особенно, если это тёща.
Но Полина Харитоновна услышала и взвилась ещё сильнее:
— Да ты посмотри на себя! Ты же лыка не вяжешь! Гад такой! Четвёртый день в запое!
Гришка отрицательно покачал головой и нравоучительно сказал:
— Второй только. Свадьба не считается…
И икнул. Полина Харитоновна побагровела:
— Да ты, скотина, мою Лилю в этой коммуналке держишь! Всю жизнь её молодую испоганил! Ты её ногтя не стоишь! Я вас быстро разведу!
— Не смей! Из-за тебя, она сегодня плакала!
— Из-за меня? — аж задохнулась от возмущения Полина Харитоновна, — да это ты который день квасишь! Вот она и плакала!
— А Валюха меня бросила, — опять икнул
Я посмотрел на это всё, развернулся и пошёл в комнату. Что-то дорогие соседи меня подзадолбали. Устал я от этих всех склок и суеты.
Я решил провести вечер с книгой, и чтобы больше никаких разборок. Надоело!
И как накаркал. Стоило мне только умоститься и вчитаться в историю Дантеса, как в дверь зазвонили. Я никогда не открывал дверь. Честно говоря, даже не помнил, кому сколько раз звонить должны. Пару раз пытался выучить, но у нас то постоянно состав соседей менялся, то я просто забывал от невнимательности, так что эту затею я бросил.
И вот сейчас кто-то опять трезвонил в дверь. Но я не реагировал, продолжая читать.
И тут вдруг уже в мою дверь громко постучали.
— Муля, — из-за двери раздался раздражённый голос Полины Харитоновны, — ты что уснул? К тебе там пришли.
Со вздохом я отшвырнул «Графа Монте-Кристо» в сторону и распахнул дверь, стараясь, чтобы ни один мускул не выдал на моём лице гримасу раздражения.
И удивился.
На пороге моей комнаты стоял… Завадский.
Глава 22
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Завадский, очевидно, дал мне первое слово, а я же просто рассматривал его.
Он был хорош собой, этот человек. Харизматичный, красивый, с пронзительным взглядом синих глаз. Понятно, почему от него все бабы в восторге и вешались на него пачками.
Он продолжал молчать. Пауза затягивалась.
Я тоже не спешил ничего говорить.
Когда тянуть дальше было уже некуда, и я реально подумывал о том, чтобы закрыть дверь и вернуться к «Графу Монте-Кристо», он таки сказал:
— Иммануил Модестович Бубнов?
Я кивнул, всё также без слов. Ну, а что, глупый вопрос.
На лицо Завадского набежала тень, я явно играл не по его правилам и ему это не нравилось.
Ну, что же, не я к нему пришел ведь.
Поэтому он вздохнул и продолжил отеческим тоном:
— Позвольте представиться, Юрий Александрович Завадский. — И опять сделал паузу.
— Очень приятно, — ответил я, не делая никаких попыток продолжить разговор (очевидно, в этом месте я должен был всплеснуть руками и порадоваться, что столь великий человек почтил моё скромное жилище своим присутствием).
— Я к вам по делу, — сказал он.
— По личному? — чуть изогнул одну бровь я.
— Почему сразу по личному? — не понял он.
— Ну, вы же пришли ко мне домой, а не на работу, — пояснил я, — тем более в столь поздний час.
Завадский нахмурился:
— Вы уже спите, что ли?
Вопросик был с подвохом, на часах было ещё даже не детское время.
Я не ответил, просто пожал плечами, правда, на лицо напустил благожелательный вид.
— Мы можем поговорить? — уже более раздражённо повторил он.