Муля, не нервируй…
Шрифт:
Как же они мне все дороги!
— Открыто! — крикнул я, натягивая рубашку из шкафа (хоть не глаженная, но под пиджаком всё равно не видно будет).
Дверь открылась и в комнату вошёл гориллообразный Григорий.
— Ты это… — с потерянным видом сказал он и вытащил из кармана изрядно потрёпанного пиджака чекушку, — будешь?
В его устах этот вопрос прозвучал утвердительно. Не дожидаясь моего ответа, он поставил на столе бутылку, поискал глазами и достал из буфета два стакана.
— Закусь забыл, —
— Во! — он обрадованно положил их прямо на стол и принялся открывать бутылку.
— Я хотел сходить в парикмахерскую, — сказал я с намёком, что принимать участие в распитии чекушки не буду.
Но Григорий не внял. Натомись он окинул меня задумчивым взглядом и сказал:
— Зачем? Ты, вроде ещё не оброс.
— Хочу налысо пробриться, — ответил я, и, предотвращая вопросы, добавил, — хочу быть как Котовский.
Григорий в анализе был явно не силён, но, тем не менее, покивал с глубокомысленным видом:
— А зачем идти в парикмахерскую? — удивился он, — денег девать некуда?
Я молча пожал плечами. Ну не буду же я ему объяснять, что опасной бритвой брить голову я не смогу. Особенно сзади.
Но он, очевидно, и сам понял, потому что сказал:
— Ой, Муля, давай я тебя сейчас сам побрею! — и разлил самогон по стаканам.
Мне совершенно не улыбалось, что он будет брить меня опасной бритвой в выпившем состоянии, поэтому я сказал:
— Давай. Только сперва побрей, потом выпьешь.
— Боишься, что прирежу? — хитро хохотнул Григорий.
— Боюсь, — честно сказал я и вытащил опять все мыльно-рыльные принадлежности из ящика тумбочки.
— Воды горячей надо, — авторитетно заявил Григорий и добавил, — я щаз.
Он высунулся в коридор и крикнул:
— Лилька! Воды нагрей две кружки!
Затем вернулся, сел за стол и посмотрел на меня печальным взглядом.
Во мне сразу включился психолог и коуч:
— Из-за нового соседа расстроился? — участливо спросил я.
— Да хрен с ним! — отмахнулся Григорий, — пару раз пугну — сам съедет.
— А что тогда?
Григорий наморщил лоб и нехотя сказал:
— Завтра тёща приезжает. Из деревни, — он тяжко вздохнул и поднял горестный взгляд на меня, — злющая, как чёрт! И что делать не знаю…
Он опять тяжко вздохнул и поднял наполненный мукой взгляд на меня:
— Боюсь я, Муля… боюсь… Ты понимаешь. Я на войне фрица не боялся, а её боюсь…
— Чего именно?
— Доведёт она меня, вспылю я, Муля, и ненароком убью её. Меня посадят, этого я не боюсь, но вот Колька сиротой расти при живом отце будет. Пацану же отец нужен… Понимаешь?
Он схватился руками за голову и застонал.
— Гриша-а-а… — послышался в коридоре Лилин крик, — вода-а-а…
Григорий не отреагировал,
Видимо, сильно мужика допекла эта баба.
Я встал и вышел. Вода нужна мне, сам принесу.
В комнате Пантелеймоновых за столом склонилась Лиля и штопала носок на какой-то бомбошке. Напротив неё сидел Орфей Жасминов и с яростным подвыванием экспрессивно читал ей наизусть стихи: «… по жару девственной души, по сладкой неге поцелуя…». Кольки нигде не было видно, наверное, или во дворе играет, или в коридоре опять с торшером сцепился.
Я знаками показал Лиле, что я, мол, за водой пришел. Она невнимательно кивнула мне на кружку на примусе, продолжая смотреть блестящими от восторга глазами на Жасминова. Я взял кружку и тихонько ретировался, чтобы не мешать людям наслаждаться поэзией.
Когда я вернулся в комнату — Григорий всё также сидел и невидящим взглядом уставился в стену.
— Принёс, — сказал я и, чтобы растормошить его, сказал, — я вижу два выхода из этой ситуации. Давай ты меня побреешь, и я всё расскажу?
Взгляд Григория стал более осмысленным.
И уже через минуту я наблюдал, как ловко он управляется со всеми этими бритвенными приборами. Он взбил мыло в пену, ловко нанёс мне на макушку и принялся скрести бритвой.
— Смотри! — он закончил и отвязал от моей шеи полотенце, которое мы использовали вместо простыни.
Я подошел к зеркалу и посмотрел на себя:
— Замечательно, Гриша! — оттуда на меня смотрел полноватый, но опрятный молодой мужчина. Лысина Муле шла гораздо больше, чем невнятный пушок на голове. Хотя всё равно он (точнее я) был похож на хомяка. Теперь уже на лысого хомяка.
Кроме того, Григорий заодно и побрил меня. Так что завтра утром мне не придётся отвоёвывать у женщин свободную конфорку.
Пока я убирал со стола и выносил грязную воду, Гришка набулькал себе и мне по полстакана самогона.
В воздухе запахло характерным сивушным ароматом. Невольно меня передёрнуло.
— Давай за всё хорошее, — глухо произнёс Григорий и хлопнул стакан.
— Гриша, я сейчас не буду, — я пододвинул свой стакан ближе к нему, — таблетки пью. Врач пока запретил. А то скопытюсь.
И для аргументации ужаса ситуации, тяжко вздохнул.
К моей радости, в чекушке самогона было мало. Поэтому Григорий, хоть и скривился, но стакан мой взял. А сам спросил:
— Так что там с тёщей моей?
— С тёщей… — задумчиво молвил я и предложил, — смотри, Гриша. Есть два варианта. Первый вариант — дать ей телеграмму, что, к примеру, ребёнок заболел. Какая-то инфекция.
— Нет, не подходит, — сходу отмёл мою версию Григорий, — она наоборот, ещё быстрее приедет. Зараза заразу не берёт, сам понимаешь…