Муля, не нервируй…
Шрифт:
— Концерт окончен, товарищи коллеги! — мой голос был абсолютно спокоен, — всем спасибо! А теперь давайте расходиться по своим местам работу работать.
И первым вышел из холла. За спиной толпа зашумела, загудела, но мне уже до них не было никакого дела.
В нашем кабинете сидела только одна Мария Степановна. Остальные ещё не подтянулись.
— Здравствуйте, — поздоровался я и улыбнулся.
Она что-то неразборчиво и тихо буркнула.
Это выбесило меня окончательно, и я спросил, возможно, чуть более жёстко, чем следовало, но уж как вышло:
—
От неожиданности она икнула и вжала голову в плечи.
— Вчера вы от меня пересели, сегодня не хотите даже поздороваться, — буром попёр я, — что-то случилось?
Она покраснела. Потом побледнела. Потом по щекам зазмеились красные пятна.
Не дождавшись от неё ответа, я вышел из кабинета (прихватив стенгазету) и отправился прямиком к товарищу Козляткину.
— Разрешите? — для вежливости я обозначил своё присутствие условным стуком костяшками пальцев в дверь кабинета начальства.
— Бубнов? — сильно удивился тот, но тем не менее сдержанно сказал. — Заходи, раз пришёл.
Я зашел, сжимая в руках трубочку стенгазеты. Козляткин бросил на неё взгляд, но ничего не сказал. Хотя я видел, что ему любопытно.
— Садись, — кивнул на стул для посетителей начальник и спросил, — что там у тебя?
— Два вопроса, — чётко обозначил цель визита я, — первый вопрос: как мой отчёт? Будут ли замечания?
— Я вчера просмотрел, правда бегло, — ответил Козляткин и по его тону я понял, что со стратегией угадал и отчёт шефу понравился. — Неплохо, очень даже неплохо, товарищ Бубнов. Есть пару спорных моментов, но с недостатками и затруднениями ты хорошо поработал. Не ожидал, если честно.
Он кивнул, обозначая, что всё, на мой вопрос он ответил, а я задал следующий:
— А второй вопрос… эммм… он, как бы правильно сформулировать… репутационный.
— Что ты имеешь в виду? — чуть напрягся Козляткин, формулировка ему явно не понравилась.
— Вот, полюбуйтесь, — я положил перед начальником скатанную в трубочку стенгазету и развернул её.
Тот взглянул, побагровел и потянул за галстук:
— Ч-что это?
— Вот и мне интересно, что это, Сидор Петрович? — спросил я. — Если я правильно понимаю ситуацию, то это — результат вчерашней разборки с Барышниковым…
Сидор Петрович медленно и задумчиво кивнул.
— И ведь разборка эта была направлена не на меня, — брякнул я, и лицо Козлятникова вытянулось.
— Ч-что-о-о?
— Да-да, Сидор Петрович. Именно так, — сказал я и принялся объяснять. — Иначе они бы вас и тех сердитых товарищей не позвали. И не устроили бы прилюдную порку за этот ерундовый отчёт. Я же посмотрел приказ. Там всего-то и нужно было, что составить перечень мероприятий, посвященных годовщине Октябрьской революции по городу. То есть поднять все отчеты от школ, детсадов, Домов пионеров и библиотек и свести. Там работы от силы на полдня. Просто муторно и долго.
— А ты изменился, Бубнов, — сказал Козляткин и задумчиво просмотрел на меня.
Я пожал плечами. Мол, жизнь
— Это была целенаправленная акция. Вроде как через меня. Но она была против вас, Сидор Петрович. А вот это, — я ткнул пальцем в стенгазету. — Это её продолжение. Так как именно в вашем отделе работают приспособленцы и конформисты. Как оказалось.
Козляткин побагровел и запыхтел паровозом:
— Я разберусь.
— Нет уж, Сидор Петрович, — несогласно покачал головой я, — давайте теперь вместе будем разбираться. Потому что они замазали и моё имя, и мою репутацию. А мне это не нравится. Кроме того, если мы с вами не объединимся и вместе это прямо сейчас, сегодня не сделаем, то завтра они примутся за Ларису или Марию Степановну. И вот тут уже будет труднее, потому что вряд ли наши женщины смогут постоять за себя.
Моя горячая проникновенная речь Козляткина убедила.
Потому что он, на секунду задумавшись, сказал:
— И что ты предлагаешь?
— Собрать коллектив и поднять вопрос. Первое: прежде чем делать подобные стенгазеты и клеймить сотрудников, они должны были сперва разобраться в ситуации…
— Ты понимаешь, Муля, — первый раз за всё время Козляткин назвал меня по имени, — это же не какая-то Лариса, как ты говоришь. Дело касается Барышникова. Так что никто ничего тебе объяснять не будет. Да и мне не будет.
— И второй вопрос, — не слушая, продолжил я, — даже если это касается приспособленца Бубнова, то прежде всего они должны были прийти к вам и обсудить это. Потому что Бубнов — методист в возглавляемом вами отделе. Ваш работник и подчинённый. И выпуск газеты она просто обязаны были согласовать с вами.
— Ну, у нас это так не делается, — пробормотал Козляткин, но довольно неуверенно.
Чем я моментально и воспользовался, и сказал:
— Соберите коллектив, Сидор Петрович. Дайте слово мне. Я выступлю, а там уже будем разбираться по ходу дела.
Козляткин молчал и смотрел перед собой.
— Даже если сейчас ничего не получится, — продолжал я, — То мы, как минимум, прилюдно озвучим проблему. А они же ой как боятся разглашения своих тёмных делишек. Зато они теперь будут знать, что на каждую их провокацию последует коллективное собрание с разбором полётов. Это как включить свет на кухне ночью — сразу все тараканы по углам разбегаются.
Козляткин расхохотался — сравнение ему явно понравилось.
— Как тараканы, говоришь? Ладно, Муля, иди, — посмеиваясь, сказал он, — сегодня собрание мы уже не успеем организовать, они сегодня зал для мероприятия по награждению ударников труда из цирков забили, а вот на завтра — давай соберём людей. Я там им скажу, пусть организуют. А вот ты думай, что им скажешь. И не подведи меня, Муля.
Я кивнул и вышел из кабинета.
Я был доволен. Ну хоть что-то сдвинулось и Козляткин на моей стороне (точнее он на своей стороне, но сейчас мы с ним идём в одном направлении). Главное теперь дожать этих «разоблачителей злого Мули».