Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.
Шрифт:
P. S. Соседка Зарета все болеет. Опять я делаю ей уколы.
П.
16.01.
Кошмарный день! У института взорвали то ли грузовую машину, то ли БТР. Здание качнулось и затряслось. Напугались студенты и педагоги. Была стрельба.
Днем я забежала в газету. Там меня напечатали под моей им ненавистной фамилией, но к огромной статье (на весь газетный лист), рядом с моей подписью, поставили неизвестную мне чеченскую фамилию! На мое недоумение (ведь статью писала я одна) мне велели помалкивать, если я хочу продолжать работать в редакции. Помалкивать я не собиралась и сказала Царице все, что думаю, после чего хлопнула дверью и ушла.
Тик
20.01.
Сегодня на рынке мы узнали, что Оксана, которая торговала на рынке картошкой, уехала с детьми в русское село и живет там. Государство никак не помогает: Оксана с детьми ютится без удобств, голодает. Есть вариант, что они вернутся обратно.
Я Оксану хорошо помню. Эта женщина чуть младше моей матери, с длинной черной косой. В 1996 г. ее семилетняя дочка Кристина после операции жила у нас около недели. Девочка была сильно ранена. Вместе с другими детьми Кристина играла во дворе, когда разорвались снаряды. Гремели августовские события в Чечне 1996 г., Летняя война. Одновременно ранеными оказалось более десяти детей, двое из которых находились при смерти: Кристина и еще одна девочка. Обе девочки были примерно одного возраста, и обе без сознания: Кристина с черными длинными волосами и белокурая синеглазая чеченка. Оксаны не оказалось дома, когда ее дочь увезли в больницу. Мать второго ребенка тоже не находилась рядом, была на рынке.
Прооперировать можно было лишь одну из девочек. Срочные операции требовались обеим. Врачи стали совещаться, кого спасать. Кто из них – чеченский ребенок? Светлая и синеглазая девочка, конечно, показалась русской, а Кристина, наоборот, была похожа на чеченку. Пока врачи совещались, Кристина пришла в себя и, хорошо с младенчества зная чеченский язык, говоря на нем со всеми детьми во дворе, прошептала:
– гIо де! [4] – после чего снова потеряла сознание.
4
Помогите!
Сомнений не осталось. Дочь Оксаны прооперировали. После того как выяснилась правда, врачи были в шоке. Медсестра, которая помогала при операции, плакала навзрыд. Белокурая синеглазая девочка-чеченка умерла.
25.01.
Прости, Дневник! Не могу писать каждый день – не успеваю.
Опять ругалась с мамой. Началось с того, что я вспомнила древнюю историю: только окончилась Первая война, и мама болела. У нее случился сильный приступ ревматизма. Денег и еды в доме не было, и она просто выгнала меня на улицу со словами: “Иди и зарабатывай!”
Я рыдала. Я, будучи ребенком, привыкла торговать с мамой, но одной идти на рынок было страшно. Такой ужас проник в меня, что казалось, лучше умереть, чем сдвинуться с места. Ведь у нас девочки сами не ходят, без взрослых по улицам. Чем торговать, я тоже не знала – товара не было. Но ослушаться мать казалось страшнее всего, поэтому я стала лихорадочно соображать, что же делать. Пойдя на кухню, я нашла старый большой термос деда Анатолия. Насыпала в него немного заварки, немного сахара и залила кипятком. Что это получился за чай, трудно представить! Взяв несколько стаканов и тяжелый термос, я пешком, одна, отправилась за несколько остановок на рынок. Я понимала, что у меня не хватит духу ходить по торговым рядам и кричать: “Чай! Чай!”, я – одна, и весь мой мир катится в пропасть! Если я посмею ослушаться мать, дома меня изобьют до полусмерти. Поэтому я пошла в кафе, к знакомым чеченцам, и предложила свою помощь:
– Ваши работницы продают пирожки, а я буду
Целый день ходила и торговала. Когда чай закончился, попросила для продажи пирожки. Руки устали от тяжелого подноса. Кричать: “Пирожки!” было стыдно до слез. Все, что я заработала в тот день, хватило на:
1. булку хлеба,
2. банки кильки в томате,
2 пачки макарон по одному килограмму,
1 пачку сливочного масла 200 грамм,
1 пачку сигарет “Космос”.
Мама так сильно нервничала, что в какой-то момент стала курить, и я уже не могла с ней бороться. Без сигарет она становилась злая. Пачка “Космоса” была темно-синей, с маленькой красной звездочкой.
Придя домой, я приготовила еду и покормила маму.
Сейчас я спрашиваю ее: как она могла так поступить с ребенком? Прогнать его одного? Ведь я была домашним ребенком, который боялся находиться один в комнате, который верил в сказки и чудеса. Потом я годами торговала на рынке, без единого выходного, урывками посещая школу. В ответ мама говорит, что она хорошо поступила – иначе из меня не получилось бы человека, умеющего зарабатывать и заботиться о семье, выживать.
– Жестокость подобного рода полезна, – говорит мама. – Слабаки здесь долго не живут!
Не будь той “школы”, ты не прошла бы войны. Меня учил мой тренер по каратэ: жалости к себе нет места. Не умеешь плыть – тони.
Хорошо, что мама сейчас не курит – я уговорила ее бросить.
08.02.
Больной котик, что упал и сломал ножки, умер. Он не прожил и года. Мир ему в кошачьих мирах!
09.02.
Встретила Зарган и мальчика Тиму. Они снова бездомные. Добрые люди, что их временно пускали к себе жить, затеяли ремонт, и теперь мать и больной мальчик вынуждены ночевать, где придется. Тима боится военной техники, солдат. Страшно кричит и плачет, когда их видит. У него истерики: он бьет и кусает свою маму.
– Не могу работать, не могу его ни с кем оставить, – жаловалась мне Зарган.
Я посоветовала ей просить помощи в администрации:
– Нам отказали в любой помощи, но, возможно, хоть вам помогут.
– Я там ночевала, и просила, и писала заявления – никто не помог, – устало сообщила Зарган. – Хочется просто пойти и прыгнуть с крыши раз. Но я мусульманка и не могу – грех это.
Под глазами у нее были жуткие синяки. Женщина едва стояла на ногах. Единственное, что я смогла сделать, – это купить булку хлеба и банку сметаны, чему они сильно обрадовались и съели все прямо на рынке, макая хлеб в стаканчик со сметаной. Еще я пообещала посмотреть какую-нибудь обувь для них, не сильно дырявую. Зарган ходит в калошах, а Тима – в летних тапочках.
11.02.
Снился сон: будто Вторая мировая и повсюду фашисты. Вокруг нашего города колючая проволока, и он превращен в концлагерь. Бойцы СС отдают приказы. Собаки, натравленные разрывать пленников, вдыхают запах крови, облизывая клыки. Врачи ставят эксперименты над людьми, вводя препараты, заставляющие умирать пленников в мучениях. Я ищу выход из этого лагеря и никак не могу его найти.
Проснулась в холодном поту и подумала, что все очень похоже на правду: во Вторую чеченскую воевать в российскую армию наемниками отправили многих уголовников из тюрем. Им скашивали сроки за их военные “заслуги”. Не потому ли столько заживо сгоревших женщин, облитых бензином? Расстрелянных мужчин и детей? Убитых под пытками старух? Зачем к нам отправили преступников? Их боялись простые русские солдаты и даже предупреждали нас: “Наемники идут. Прячьтесь. Они никого не оставляют в живых, у них приказ свыше!”