Мургаш
Шрифт:
— Почему ты уклоняешься от военной службы?
Я собрал всю свою волю, чтобы выглядеть смущенным и сбитым с толку.
— Да что вы! Ничего подобного…
— Люди его разыскивают по всей стране, а он… «Ничего подобного»! Ты понимаешь, что за уклонение от воинской повинности ты подлежишь суду?
— Но я не получал никаких повесток!..
— Вот она! Завтра же явишься на призывной пункт… — И он подал мне листок, который держал в руке, и заставил расписаться в том, что я получил повестку. — Немедленно отправляйся в казарму. Знай,
И вот сейчас эту историю просил меня вспомнить бывший полицейский инструктор, бывший плевенский околийский начальник полиции Нанко Перпелиев. Неужели он мог думать, что эта история в какой-то степени облегчит его участь?..
У главных ворот казарм 25-го драгоманского полка в Сливнице меня встретил часовой:
— Ты куда, приятель?
Я ему объяснил, что опоздал немного, так как мне вовремя не прислали повестку. Меня провели в полковую канцелярию, а уже через полчаса зачислили солдатом в противотанковый взвод специальной роты.
И вот я предстал перед ротным фельдфебелем. Первый его приказ был лаконичен:
— Шагом марш в парикмахерскую. Там тебе сбреют эту шевелюру и усы. У нас усы разрешается носить чинам от фельдфебеля и выше.
Шевелюры своей я не жалел. Меня два раза наголо уже обривали в тюрьме. А усов было жалко.
— Ну, — повысил голос фельдфебель, — чего мнешься? Марш!
Пришлось повиноваться. Парикмахер, пожилой солдат, без лишних слов придал мне уставной вид.
Постриженный и побритый, одетый по всей форме, явился я к взводному командиру подпоручику Христову. Он строго оглядел меня, спросил, почему я опоздал, а потом поспешил отправить во взвод.
Солдаты взвода уже прошли часть программы одиночной подготовки. Но я быстро их догнал.
Однажды во время отдыха прибежал связной командира полка:
— Новобранец Добри Добрев! К полковнику!
Взводный унтер Владов при этих словах встал, поправил ремень и подозвал меня к себе:
— Что ты натворил?
— Ничего не знаю, господин унтер-офицер…
— Натворил, братец! — сказал Владов безапелляционно. — Полковник не стал бы тебя приглашать на чашку кофе: ведь ты не брат министра. А? Дай-ка я на тебя посмотрю, все ли у тебя в порядке, чтобы он потом не потащил меня…
Меня ввели в просторный кабинет полковника. За большим черным письменным столом стоял небольшого роста коренастый человек в полковничьих погонах. Позади него в золотой раме на стене висел портрет царя.
— Господин полковник, явился по вашему приказанию!
Он сделал рукой знак приблизиться. И когда я подошел на расстояние трех шагов, также молча, жестом остановил меня. Потом сел в кожаное кресло и закурил сигару.
— Ты знаешь, зачем ты здесь?
— Никак нет, господин полковник.
— М-да, — промолвил он. — Видишь эту папку?
Полковник постучал по обложке папки, на которой типографскими буквами значилось «Дело № . . .»,
— Так вот: это сочинение посвящено тебе. Я лично думаю, что этого вполне достаточно, чтобы отправить тебя за решетку. Но…
Полковник сделал длинную паузу:
— Ты сейчас находишься под покровительством военного закона. Исполняешь свой долг перед отечеством… Поэтому я буду снисходителен… Но…
И тут он стукнул кулаком по столу:
— Я не потерплю коммунистической заразы в моем полку! Понял?
— Так точно, господин полковник! — ответил я в тон ему.
— Что было, то было. Здесь ты солдат — и никакой политики. Иначе не сносить тебе головы. Я хочу от тебя одного — слушайся своих начальников, а обо всем другом — забудь!
Видимо, из полиции пришло досье, и полковник решил меня предупредить, что ему обо мне все известно. Это была «профилактика» против «большевистской заразы».
— Так и знай: о каждом твоем шаге мне будет известно. И если шагнешь не туда — пеняй на себя!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Здравствуй, защитник Болгарии, храбрый воин его величества Бориса III, царя всех болгар!»
Письмо занимало целых восемь густо исписанных страниц. Такой плохой почерк и цветистый стиль был только у нашего поэта — Ящерицы. В начале письма шли рассуждения о долге солдата, в конце — здравицы в честь царя и великой Болгарии, наилучшие пожелания Гитлеру, Муссолини и микадо и обращения к всевышнему. В середине же письма Поэт пересказывал новости, касающиеся внутреннего положения Болгарии, и слово в слово переписывал передовую статью из последнего номера нелегальной газеты «Работническо дело».
Письмо Ящерицы было для меня как солнечный луч, чудом пробившийся через толстые стены каземата.
После крупных провалов в воинских конспиративных организациях в 1934—1935 годах партия решила не создавать больше подпольных ячеек в армейских частях. Но можно ли было долгие месяцы обойтись без того, чтобы не обменяться с кем-нибудь заветными мыслями? Хотелось иметь вокруг себя своих ребят. Найти их было нетрудно. Их легко можно было узнать по разговорам, книгам и песням.
Во время полковых поверок один маленький симпатичный солдатик изо всех сил старался перекричать самых горластых:
«Я, господин сержант, новобранец Борис Шаренволов, из села Пордим, Плевенской округи». Вот к нему-то я однажды и обратился:
— Не приходилось ли тебе бывать в Плевене?
— Три года учился там. А ты?
Оказалось, что у нас общие знакомые, мы бывали в одной и той же закусочной, брали книги в одной и той же библиотеке. После того как мы достаточно прощупали друг друга, солдатик как бы между прочим спросил:
— А Коцика знаешь?
Уже в те годы Коста Златарев — Коцик, — геройски погибший в 1941 году, был вожаком плевенской молодежи.