Мургаш
Шрифт:
— Не могу припомнить…
Я напомнил ему. Он вытаращил глаза, побледнел, весь как-то ослаб. Мне показалось, что он вот вот рухнет на землю как подкошенный.
— Смирно! — скомандовал я ему, и команда эта подействовала моментально. Замбо вытянулся в струнку. Руки по швам. Голову выпрямил. Теперь можно было с ним разговаривать.
— Мы, коммунисты, люди не злопамятные. Если не совершил преступления, то бояться не следует.
— Благодарю вас… господин полковник…
Оружие в наших руках.
— Верно, Добри. Пора.
Он был кладовщиком во второй роте, а на складе пулеметной роты работал Сандо. И боеприпасы, и оружие, и обмундирование — все хранилось в ротных складах, а ключи от них были только у кладовщиков; двое из них — комсомольцы, надежные, смелые ребята. Незаметно из царских складов стало исчезать оружие.
Борис, как ротный кладовщик, был правой рукой фельдфебеля и пользовался в роте наибольшей свободой. Ни один солдат не имел права выйти за проходную без предъявления увольнительного удостоверения, а кладовщик проходил, едва кивнув часовому. Раз идет, — значит, надо. Может, фельдфебель зачем послал его в ближайшее село… Один только ротный кладовщик имел право куда-либо отлучиться после вечерней поверки, иногда отсутствовать на занятиях. Закончились, скажем, учения, а ему ведомости нужно составить, учесть израсходованные патроны, гранаты, прибрать на складе, заменить солдатам порванное обмундирование и обувь…
К тому времени у нас появились свои люди и в селе. Из них самыми надежными были комсомольцы Стефан Германов и его сестра Гинка, готовые взяться за любое дело.
Однажды после учения Борис подошел ко мне:
— Я тут составлял ведомость и написал, что израсходовано больше патронов и гранат, чем на самом деле.
— Значит, у тебя излишки?
— Да… Что с ними делать?
— Заверни все и отнеси к Германовым. Скажи, что это для меня, и я потом заберу.
Позже Борис рассказывал:
«Я пошел в склад и заперся там. Взял десять пачек патронов и три ручные гранаты и быстро стал запихивать их в вещевой мешок. Руки у меня дрожали.
В тот день фельдфебель велел мне отнести ему домой в село пакет рису и два куска кожи для подметок. Их я тоже положил в вещевой мешок.
В проходной меня остановил часовой:
— Куда идешь?
— По делам.
— Может, купишь мне пачку сигарет?
— Куплю!.. Две, если хочешь!
У Германовых меня встретила Гинка.
— Это вот вещички нашего Добри. На следующей неделе он получит увольнительную и придет за ними.
Девушка взяла тяжелый вещевой мешок и чуть его не уронила.
— Что здесь?
— Кое-какое белье для стирки, — спокойно ответил я.
— Может, я выстираю? — хитро улыбаясь, предложила Гинка.
— Нет, нет. Лучше припрячь мешок хорошенько.
Этим «поняла» я попытался объяснить ей все то, о чем не должен был говорить. Девушка ни о чем больше не спросила.
— Поняла, — ответила она».
Так началась переправка оружия и боеприпасов из 25-го полка. От Германовых они поступали к Лене.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Добри опять прислал тебе белье в стирку. Ты что, всю роту обстирываешь?
Генчо положил на стол объемистый сверток, вытер пот с лица и сел на диван.
Лето 1940 года было особенно жарким, даже вечерами не наступала прохлада. Каждое воскресенье, если я не могла побывать в Сливнице, приходил кто-нибудь из товарищей Добри и с ними почти всегда Генчо. Через него я получала «белье».
Как-то, придя домой, Добри развязал пакет, в котором было несколько пачек патронов, две гранаты, кусок кожи для подметок и солдатские брюки.
— Гранаты и патроны отнесешь Тошке, брюки распорешь и перекрасишь, подметки прибереги.
Добри был серьезен и не просто говорил, а будто отдавал приказы.
— Не страшно было?
Он улыбнулся.
— А если страшно, так что?
— Ничего, просто спрашиваю.
Добри обнял меня.
Однажды он сказал мне, что я должна забрать из сапожной мастерской чемодан с «бельем». Пошла туда после обеда. Застала двоих: мужчину средних лет с множеством морщин под глазами и подростка-ученика.
— Из старой обуви делаете новую? — спросила я.
Мастер внимательно посмотрел на меня, потом сухо сказал ученику:
— Ступай купи немного колбасы и хлеба, что-то я проголодался. — Подал ему деньги и еще раз испытующе посмотрел на меня: — Для добрых людей все можем.
Затем он поднялся и достал из-под прилавка деревянный чемодан:
— Твой солдат тебе оставил.
Я взяла чемодан, попрощалась и ушла. Первые двадцать шагов груз казался мне не особенно тяжелым. Может быть, оттого, что еще не прошло волнение и беспокойство за успех дела. Но, не миновав и одного квартала, я поняла, что мне трудно будет донести чемодан до дому. Ведь нужно не просто дотащить тяжелую поклажу, но сделать это так, чтобы никто из встречных не заметил чего-либо.
Я хотела было сесть в трамвай, но тут же решила не делать этого. Что будет, если при посадке или при выходе из трамвая кто-нибудь из простой любезности решит мне помочь и возьмет чемодан? Не ожидая, что он такой тяжелый, человек может его уронить, крышка откроется — и на мостовую посыпятся гранаты и патроны… Мысль об этом привела меня в ужас, и я пошла пешком. Старалась идти спокойно, ровно.
От мастерской до дому было не менее пяти километров, но я прошла это расстояние меньше чем за час. К вечеру заглянул Тошко, а через два дня деревянный чемодан был возвращен в сапожную мастерскую.