Мужчина и женщина. Тело, мода, культура. СССР - оттепель

Лебина Наталия Борисовна

Сбои в работе системы государственного индпошива вынуждали тех, кто хотел хорошо выглядеть, пользоваться услугами частных портных разного уровня. В 1920-е годы в СССР существовал официально признанный институт надомников, шивших разные вещи. С утверждением социалистического образа жизни число зарегистрированных частных портных, естественно, уменьшилось. Однако и в послевоенное время люди периодически обращались к мастерам, работавшим на дому, чаще всего без патента. Эта ситуация в государстве, строящем коммунизм, выглядела достаточно абсурдной. Идеологическое руководство страны упорно старалось уничтожить проявления индивидуальной трудовой деятельности в сфере быта. В постановлении ЦК КПСС и Совета министров от 6 марта 1959 года прямо указывалось: «Отставание в деле организации бытового обслуживания населения вынуждает трудящихся прибегать к услугам частных лиц, переплачивать им, чем наносится большой ущерб интересам населения и государства» (Решения

партии и правительства 1966: 559–560). Через три с небольшим года, в августе 1962-го, ЦК КПСС и Совет министров СССР, рассматривая вопрос о дальнейшем улучшении бытового обслуживания населения, вновь с неподдельной тревогой отмечали, что «неудовлетворительная организация обслуживания населения в существующей сети ателье, павильонов и мастерских вынуждает обращаться к услугам частных лиц» (КПСС в резолюциях и решениях съездов 1986: 272). Частный портной по-прежнему рассматривался как некий пережиток прошлого, тормозящий продвижение к коммунизму. Но это обстоятельство не останавливало людей, стремившихся сшить приличную вещь. О.Б. Вайнштейн полагает, что женщины часто обращались к частным портным «не столько из-за материальной нужды, сколько из желания обрести свой индивидуальный стиль, чтобы противостоять безличности униформы» (Вайнштейн 2003: 121).

Действительно, респондентки О.Б. Вайнштейн с большой теплотой отзывались о мастерах, шивших на дому. Сотрудница журнала «Иностранная литература» Т. Казавчинская рассказывала о портнихе с дореволюционным стажем (в 1960-е годы очень пожилой женщине), которая являлась к клиенту на дом со своей собственной машинкой «Зингер», кроила прямо на человеке, не делая бумажных выкроек. Особенно запомнилось респондентке платье, сшитое к окончанию университета: «Был выбран плотный черный шелк в белый горошек, а с изнанки он был белый в черный горошек, я на всю жизнь это запомнила. И сшила она мне очень простое и строгое платье, как я думаю, по моде, которую носили тогда Джина Лоллобриджида, Брижит Бардо… Она мне сшила платье совершенно без рукавов, с узкой проймой под самое горло, с отрезной расширенной юбкой… такой узенький поясок, который завязывался спереди…» (там же: 109). Вайнштейн утверждает, что «деятельность частных портних оставалась уникальной гендерной сферой женского самомоделирования. Относительная свобода от политического надзора, невысокие цены и ярко выраженный женский акцент в общении превратили шитье платья у портнихи в процесс привилегированного самовыражения. Многие мастерские домашних портних функционировали как неофициальные женские клубы. <…> Женские гендерные признаки субкультуры домашних портних особенно ярко проступают при сравнении с миром мужских портных. Мужчины тоже обращались к портным. Но чаще для переделки, а не для пошива костюма. Отношения между портным и клиентом редко бывали столь же теплыми, как между женщинами, и домашняя мастерская портного едва ли функционировала как салон. Характерно, что образы портных довольно редко встречаются в советской культуре – из известных произведений можно указать только на песню Булата Окуджавы „Старый пиджак“» (там же: 110–111). С этим утверждением, пожалуй, можно согласиться, тем более свои салонно-клубные интересы в 1950–1960-х годах мужчины значительно успешнее, чем женщины, реализовывали в ресторанах или в ателье, где, кстати, не перешивались, а шились новые вещи.

Частники помогали советским людям решать и проблему обеспечения обувью. С ботинками, туфлями, тапочками, сапогами, босоножками в СССР сразу после войны и в начале оттепели было не просто плохо, а очень плохо, и это состояние изменялось очень медленно. С 1953 по 1956 год в Ленинграде, например, практически не увеличилось количество специализированных обувных магазинов. В год смерти Сталина их было 48, а в год ХХ съезда – 49 (ЦГА СПб 7384, 37а: 18). Удручающим было не только количество, но и качество производимой обуви. К 1956 году лишь 40 % изделий ленинградских обувщиков имели кожаную подошву.

Теплой обуви в современном понимании у жителей городов не было. Валенки в городских условиях практически не использовались. Однако это не означало, что советские модельеры не знали об общеевропейской тенденции создания специальных ботинок на утепленной подкладке и на толстой, желательно микропористой, каучуковой подошве. В четвертом номере «Журнала мод» за 1956 год указывалось, что в осенне-зимнем сезоне 1956/57 годов женщинам предлагаются «ботинки на среднем или высоком каблуке, туфли-полуботинки из кожи или замши в цвет пальто» (Журнал мод 1956). Но массового производства этих изделий на фабриках наладить не удалось из-за нехватки натуральной кожи, плохой выделки материалов для подошв, отвратительных красителей. Лишь к 1958 году выпуск продукции обувных фабрик достиг довоенного уровня (Ленинградская промышленность 1967: 33).

Модную обувь можно было сшить у частников. Так, в частности, поступали стиляги. Герои документальной книги

Г. Литвинова «Стиляги: Как это было» В. Сафонов и Б. Алексеев рассказывали: «Обувь была специальная, на „манке“. Сапожники сразу освоили. Был такой материал – микропорка. Вот они наклеивали толстую мягкую подошву и еще гофрировали ее сбоку»; «Ботинки на толстой подошве делали частные сапожники. Тогда, как ни странно, было много частных сапожников. <…> Они приклеивали замечательную толстую подошву» (Литвинов 2009: 129).

Известный советский модельер А. Игманд вспоминал о еще более экзотической практике: «У меня был один знакомый по прозвищу Шнапс, который из обыкновенных туфель делал платформы. Он разрезал покрышки для машин, вырезал по контуру обуви и пришивал к ботинкам. В народе такие туфли назывались танками – они были на шинах толщиной пять-шесть сантиметров» (Игманд 2008: 33–34). Однако других фактов обращения мужчин к частным сапожникам обнаружить не удалось. Несмотря на то что отечественные мужские полуботинки, например выпускаемые ленинградской фабрикой «Скороход», в конце 1950-х годов не соответствовали новым эстетическим требованиями и были малопригодны для носки, так как весили 1 кг 200 граммов каждый, мужчины все же довольствовались фабричной продукцией (Ленинградская правда 1959б).

На рубеже 1950–1960-х годов активизировались импортные поставки обувных изделий из стран народной демократии. Они, конечно, были предметом повышенного спроса. А.Г. Найман вспоминал, что внезапно понадобившиеся ему остроносые венгерские туфли можно было купить только через знакомую продавщицу. Неудивительно, что человек в конце 1950-х годов, обутый в узконосые ботинки, привлекал к себе повышенное внимание, как отмеченный знаком особой элегантности. Актриса Т.В. Доронина, описывая свою первую встречу в 1958 году с актером БДТ П.Б. Луспекаевым, отметила, что ее буквально сразил вид его обуви: «Я смотрю и вижу именно ботинки. Я боюсь поднять глаза. Я уставилась на эти узконосые модные черные ботинки со шнурками» (Доронина 1997: 201). А по воспоминаниям Е.А. Евтушенко в начале 1960-х годов «в одном рабочем клубе на сцену начали выскакивать дюжие молодцы с красными повязками, которым в моих остроносых ботинках почудился вызов пролетарскому вкусу» (Лев с петербургской набережной 2011).

В разгар оттепели в СССР появилась австрийская и английская обувь. Единственным ее недостатком была дороговизна. Современники вспоминали, что в 1961 году супермодные остроносые английские туфли из-за своей высокой цены «спокойно лежали» на полках советских магазинов (Герман 2000: 385). В начале 1960-х годов стали делать и отечественные остроносые ботинки. Первыми в стране в советские строгие туфли из черного хрома с зауженным носком оделись ленинградцы. Такую обувь начала изготавливать городская обувная фабрика «Восход» (Ленинградская правда 1960а).

В женской практике обращение к сапожникам носило менее экзотический характер и, вероятно, поэтому продержалось дольше. Частники в середине 1950-х годов начали тачать для дам так называемые румынки – «ботиночки на небольшом каблуке, со шнуровкой и отороченные мехом» (Дервиз 2011: 60). Это позволило решить проблему женской зимней обуви. Ведь ставшие модными в начале 1960-х годов сапожки из натуральной кожи на первых порах были только импортными и дорогими – 70 рублей и выше (в ценах 1961 года). В год смещения Хрущева стали поступать в продажу отечественные сапожки, но сделаны они были из синтетики. Советская пресса с пафосом писала в 1964 году: «Русские сапожки сейчас в моде во всем мире. Но самыми модными будут сапожки не из кожи, а из синтетики. Для такой кожи не страшны сорокаградусные морозы. Сапожки эти красивее и эластичнее кожаных» (Работница 1964б: 32). Частники же по старинке продолжали использовать кожу. В романе В.А. Кочетова «Секретарь обкома» (1961) у модницы Юлии – родственницы главного героя Денисова – есть «сапожник, тачающий ей туфли по самым модным парижским и римским моделям». Он же шьет и жене секретаря обкома пригодные для загородных поездок сапожки за пять дней, комментируя столь «долгий срок» тем, что товар должен «сесть на колодки» (Кочетов 1961а: 21; Кочетов 1961б: 46–47).

К исходу «великого десятилетия» советская легкая промышленность освоила новые обувные тенденции. В 1960 году полностью переквалифицировалась на выпуск модельной обуви ленинградская фабрика «Восход». Судя по материалам периодической печати, отечественная промышленность выпускала «элегантные вечерние туфли из замши и лакированной кожи на каблуке, который модницы называют „шпилькой“… различные туфли на тонком среднем каблуке, туфли разных фасонов и цветов с каблуком от 25 до 75 мм, с закрытым и открытым носком, с закрытым и открытым задником… все – на модной колодке с удлиненным узким носком» (Ленинградская правда 1960а). Появление, может быть, и не совсем соответствующей западным стандартам, но все же довольно модной отечественной обуви на фоне расширения импортных поставок привело к тому, что в конце 1960-х годов большинство женщин перестали обращаться к частным сапожникам.