Мужчины любят грешниц
Шрифт:
В почтовом ящике белел конверт, и я вздрогнул от неприятного предчувствия.
Рената упорхнула в душ, а я вскрыл конверт. Меня обдало жаром, я впился глазами в неровные, бегущие книзу строчки, с трудом вникая в их смысл. Я знал этот почерк, помнил эти летящие вкривь и вкось строчки, в моем письменном столе до сих пор лежит целая пачка набросков и отдельных фраз, выхваченных Лиской из воздуха, из космоса и в уличной толчее и наспех записанных на первом попавшемся клочке. Это была ее рука!
Я опустился на диван. Листок, косо вырванный из блокнота, дрожал
«Тимочка, дорогой мой! Я так много не успела тебе сказать! Но ты и сам все знаешь – я люблю тебя, родной мой, люблю, как никогда и никого… Я никого не виню, я понимаю…
Прости меня.
Будь счастлив, Тим, и до свидания! Твой Красный Лис…»
Не может быть! Этого просто не может быть. Мелькнула мысль, что письмо подделка, но… Красный Лис! Об этом не знал никто! Да и я сам едва помнил. Я назвал ее так, когда она купила себе костюм ядовито-красного цвета… Я помню, как закрыл лицо руками и сказал:
– Твой народ ослеплен, о Красный Лис, и не может прийти в себя от восторга!
Лиска содрала с себя обнову, и больше я ее не видел. Никто не мог об этом знать! Или, вернее, знали только двое – она и я.
Рената появилась на пороге, как Афродита из пены. Я совершенно забыл о ней. Она осторожно потянула листок из моих пальцев, прочитала. Присела рядом. Не знаю, сколько мы просидели так.
Потом она сказала:
– Это… она?
Я кивнул.
Она снова помолчала.
– Но это же… Тема, что происходит? – Она, как всегда, ухватила суть. Что-то происходило, но что именно, я не имел ни малейшего понятия.
Я рассказал ей о компакте, полагаясь на ее здравый смысл. В Ренате, как во всякой женщине, уживались удивительный здравый смысл и готовность поверить в Колдуна. У нее богатое воображение, что начисто отсутствует у меня. На все случаи жизни у Ренаты готовы рецепты: «помню, в одной пьесе», говорит она, протягивая ниточку от театра в жизнь. Все уже было, ничто не ново. Обо всем уже успели написать. Как сказал один писатель – жизнь прекрасна, жизнь печальна, вот и все, что вам нужно знать.
Она попросила показать ей видео. Мы смотрели, и я чувствовал ее теплое плечо.
– Фильм снят давно, – вдруг сказала она. – Кинотеатра еще не было, там был парк, помнишь?
Я пожал плечами – идиотское замечание! Конечно, давно!
– А письмо написано, как будто она… есть. О какой вине идет речь? Что значит «никого не виню»?
Я не понял, что она хочет сказать, и обалдело уставился на нее. Как еще оно могло быть написано? Когда Лиска писала его, она была жива…
– Но где же оно было до сих пор? И потом, если это ее… последнее письмо, то как оно попало к нему? И почему только сейчас? И зачем? Ты уверен, что это писала
Она действительно оказалась чутким человеком, Рената, хоть и с вывернутой логикой. Я, кажется, понял, что она хочет сказать – фильм был снят когда угодно, а письмо написано в последнюю минуту…
Она сказала «последнее» о письме, употребила нейтральное слово, пожалела меня. Письмо было прощальным.
Я кивнул – письмо Лискино! Никто не знал про Красного Лиса… Я снова увидел ее бескровное лицо на больничной подушке, снова почувствовал неподвижную холодеющую ладонь в своей руке. Врач вышел, сочувственно потрогав мое плечо. Для него Лиска была уже мертва. А мы остались, и я держал ее за руку…
Я достал из ящика письменного стола пачку Лискиных бумаг. Рената деловито разложила их на журнальном столике. Положила рядом полученное письмо. Это была, несомненно, одна рука, до мельчайших деталей. Даже блокнот оказался Лискин – в тонкую голубую линейку, и страница, наполовину оторванная, была оттуда же.
Почему только сейчас? Семь лет спустя? Зачем? Мы смотрели друг на друга, ходили по кругу, и ответов не было. Диск, письмо… Но разница есть – фильм снят кем-то, письмо написано Лиской. Как оно попало к нему? Если прощальное… «Он» – абстрактная фигура без лица и глаз. И что дальше?
Рената внимательно посмотрела на меня.
– Ты же понимаешь, что письмо и фильм из одного источника? Кви продест. Кому выгодно?
Откуда я знаю кому? Никому…
Глава 13
Химеры памяти
Я помню Лискин материал о гениях, который ее бульварный листок отказался публиковать – для всеядной газетенки это оказалось слишком. Лиска доказывала, что все гении – пришельцы! Откуда, она пока не определила – не то из космоса, не то из параллельного мира, но одно ей ясно: они не отсюда.
Все знаменитые люди, определившие ход истории, гении. Они жили в своем собственном мире, не замечая реальности, вне времени. Как этот знаменитый математик из фильма «Игры разума». Их не понимали и боялись, чувствуя их чужеродность. Считали сумасшедшими. Ломброзо, например, был уверен, что все гении – шизофреники. Некоторые считают, что наш мир несется к гибели, так как путь определяют гении, которые над добром и злом, и совершают открытия, которые ведут к гибели всего сущего. Всякие бомбы и лазеры.
И тут возникает вопрос: зачем они здесь? Каким образом они попали к нам из своей параллельной или космической реальности? Добровольно или насильственно? Может, это беглые рабы или изгнанники из развитой цивилизации. Ссыльные. Преступники. Их выбросили из общества, и они нашли себе место у нас. Встроились в человеческий мозг… Кстати, мозг у гениев отличается размером и строением, в генный код, и в результате – гениальность! То есть аномалия.
– Диссиденты, – подсказал я коварно. – Почему обязательно преступники? Не все же гении выдумывают бомбы на погибель человечеству, есть и композиторы, и художники. Их там не понимали, и они прилетели сюда.