Музыка души

Курлаева Анна Владимировна

– Оставьте меня в покое хотя бы свадьбе! Я вам не тапер! Да и невесту пожалели бы – мало ей волнений сегодня?

На его возражения никто не обратил внимания – только посмеялись. И под натиском многочисленных родственников пришлось-таки исполнить два романса.

В Москву Петр Ильич вернулся измотанный, но полный планов. Забыв об обещании самому себе больше никогда не браться за оперу, он начал искать новый сюжет. До сих пор ему не встречалось ничего подходящего, но накануне Модест упомянул о драме Шпажинского «Чародейка»:

– Мне кажется, встреча Кумы с Княжичем очень эффектна для оперы.

Впрочем, он не предлагал

драму для либретто, а упомянул между делом, делясь впечатлениями. Петр Ильич заинтересовался, в тот же день купил литографированный экземпляр драмы… и пришел в восторг от упомянутой сцены. Всю дорогу до Москвы он читал в поезде «Чародейку», а по приезде немедленно написал Шпажинскому, прося переделать драму в либретто.

Ответ пришел незамедлительно:

«Милостивый Государь Петр Ильич, мне чрезвычайно приятно было получить Ваше письмо. Я давно хотел познакомиться с Вами и ни с кем не стану работать с таким особенным удовольствием, как с Вами».

Со Шпажинским завязались деятельные переговоры, в воображении Петра Ильича начали складываться образы будущей оперы. В главной роли он с первых же минут видел Эмилию Карловну Павловскую, которая выше всяких похвал играла в «Мазепе» и стала наилучшей из всех возможных Марий.

Между тем объявление в «Полицейских ведомостях» дало результаты –начали поступать предложения. Из нескольких домов он выбрал имение под Звенигородом – на берегу Москвы-реки и с садом. Хозяева предлагали купить его с рассрочкой. Цена была вполне подходящая, однако Петр Ильич решил хотя бы год снимать дом, чтобы быть уверенным, что в нем нет никаких неудобств и скрытых недостатков.

В конце января вместе с Толей, Паней и Алешей он поехал смотреть предполагаемое жилище. По полученным рисункам и планам он вообразил этот дом идеалом всего, что только можно желать. Но его ждало горькое разочарование. Ни великолепного вида, ни большого сада, ни близости реки, обещанных хозяевами, не было и в помине. Да и сам дом оказался далеко не так хорош, как представлялось: заброшенная усадьба явно требовала немедленного и капитального ремонта.

Огорченный до глубины души Петр Ильич пришел в совершеннейшее отчаяние. Он-то думал, что все уладит и спокойно отправится за границу, чтобы поработать над переделкой «Кузнеца Вакулы». От разочарования его охватил необъяснимый страх перед предстоящим путешествием, убийственно душила непонятная тоска.

Несколько дней Петр Ильич сомневался и терзался, наконец, приняв героическое решение, не глядя послал Алексея нанять дачу в селе Майданово, в двух верстах от города Клина. Он слышал, что эта дача стоит в красивой местности, снабжена мебелью, посудой и всем, что нужно. Разве что дом со множеством комнат казался слишком роскошным. Но уж будь, что будет. 

Глава 16. Майданово - начало оседлой жизни

Большой деревянный дом, окруженный парком, стоял на высоком берегу реки. Широкие липовые аллеи, остатки корзин роз перед фасадом, беседки, пруды и мостики, мраморная ваза в тенистом уголке. И все же первым впечатлением было разочарование. То, что Алеше показалось роскошным и великолепным, Петру Ильичу предстало пестрым, безвкусным, потертым и грязноватым. Когда-то имение было богато – следы былой роскоши еще проглядывали тут и там, – но сейчас оно пришло в совершеннейший упадок.

Петр Ильич сразу же решил, что Майданово не станет его постоянным домом. Однако год прожить можно, а летом окрестности обещали быть даже

великолепными. Вдали виднелась березовая роща, еловый лесок и каланча сельской церкви.

У входа его встретила светская дама лет пятидесяти – хозяйка имения разорившаяся помещица Надежда Васильевна Новикова.

– Рада знакомству, Петр Ильич, – с энтузиазмом приветствовала она гостя. – Я покажу вам комнаты.

По дороге Новикова без умолку болтала: рассказала, что была когда-то состоятельна, но теперь живет доходом с Майданова, превратив все пристройки усадьбы в дачи, что не мешало ей вести светскую жизнь. Она знала буквально всех: и Листа, и Рубинштейна, и Жорж Санд, и Александра Дюма-сына, которого называла своим другом. У них обнаружилось множество общих знакомых, что заставляло опасаться появления этих знакомых здесь.

Петр Ильич не вслушивался в пустую болтовню, больше занятый осмотром дома. Он был велик, комнаты – довольно уютны, если не считать холодной гостиной, в которой невозможно будет обитать зимой. Но претензия на роскошь, дешевая пестрота, безвкусие, грязь и непомерная запущенность вызывали отвращение.

– Я дружу со всеми моими гостями, – продолжала Новикова свой монолог. – Уверена, и вы не станете исключением. Приходите ко мне на партию в пикет.

– Мне очень жаль, Надежда Васильевна, но я не играю в пикет.

– О. Вот как? – она заметно огорчилась.

Петру Ильичу тут же стало жаль ее одиночества – зимой дачников не было, хозяйка явно скучала – и он добавил:

– Впрочем, если вы научите меня…

– Конечно-конечно, – тут же оживилась Новикова. – Буду счастлива.

Петр Ильич нашел свои комнаты полностью обустроенными – даже рояль привезли. Вид из окон, тишина, сознание, что он наконец-то у себя, искупали неприятное впечатление от дома. Тот день он провел в самом чудесном расположении духа. Вопреки небольшому разочарованию, он был счастлив, доволен и покоен.

На следующий день Петр Ильич засел за переделку «Кузнеца Вакулы», а после обеда, воспользовавшись чудной погодой, отправился на прогулку по окрестностям. Несмотря на морозный воздух, солнце светило почти по-весеннему. Снег блистал мириадами алмазов и слегка подтаивал. Вдоль живописного берега реки Сестры Петр Ильич поднялся вверх – к городу. Проходя мимо игравших на улице крестьянских ребятишек, он одаривал их двугривенными и пятиалтынными, подумав, что в следующий раз надо запастись для них сладостями. Пораженные столь щедрыми подарками дети восторженно благодарили доброго барина и тут же мчались похвастаться перед другими своей удачей.

До Клина идти оказалось недалеко – поля быстро сменились домами, а на холме налево, возвышаясь над остальными постройками, стояла небольшая белая церковь. Справа – там, где располагался центр города – сверкали на солнце купола более величественного храма, как позже выяснил Петр Ильич, Троицкого собора. Он направился туда и скоро вышел на обширную площадь, заставленную повозками. Маленький провинциальный городок напоминал о родном Воткинске, чем еще больше располагал к себе.

Дома ждала масса писем. Славянское общество покорнейше просило господина Чайковского написать какую-нибудь пьесу к тысячелетию со дня смерти святого равноапостольного Мефодия. С той же просьбой обращался Юргенсон, на что Петр Ильич только фыркнул: заниматься праздничными пьесами ему сейчас совсем не хотелось. Танеев звал в Москву, сообщая, что двадцать второго февраля будет исполнять фортепианную фантазию. Московское отделение Музыкального общества приглашало на заседание директоров.