Музыка души

Курлаева Анна Владимировна

На следующее утро он проснулся со страшной зубной болью и ощущением лихорадки. В дверь постучали, и в комнату робко заглянул Архипка – мальчик, служивший у Юргенсона. Во время своих поездок в Москву Петр Ильич теперь останавливался не в гостинице, а у издателя, специально для него устроившего несколько комнат.

– Софья Ивановна зовет вас завтракать, Петр Ильич, – сообщил Архипка.

– Скажи, что я не могу спуститься – плохо себя чувствую.

Архипка исчез, а вместо него вскоре появился обеспокоенный Петр Иванович.

– Что случилось?

Может, вызвать врача?

Он отрицательно покачал головой:

– Не стоит – я просто простудился. Отлежусь немного и пройдет.

– Тогда велю принести тебе завтрак в комнату.

Простуда оказалась серьезнее, чем поначалу думал Петр Ильич, а щека распухла до чудовищных размеров. Он так и оставался в комнате, чтобы не пугать окружающих своим страшным видом.

На следующее утро, занимаясь «Чародейкой», он услышал в коридоре легкие шаги, какую-то возню и тихий девичий смех. Вскоре в щели под дверью показалась записка, а ее авторы (которыми, несомненно, были Лена Толстая, гостившая в ту пору у Юргенсонов, и дочь Петра Ивановича Саша) быстро убежали.

Петр Ильич с улыбкой развернул листок, на котором красовалось старательно выведенное стихотворение Курочкина:

«Не высок, ни толст, ни тонок,

Холост, средних лет,

Взгляд приятен, голос звонок,

Хорошо одет;

Без запинки, где придется,

Всюду порет дичь –

И поэтому зовется:

Милый Петр Ильич!»

Стихотворение сопровождалось собственным опусом шаловливых девиц, решивших поиздеваться над флюсом Петра Ильича. Посмеявшись, он написал ответную записку:

«Курочкин – хороший стихотворец, а вот вы плохие стихоплеты.

Девицы Сашенька и Леночка хотели

Меня в стихах веселых осмеять,

И что же, – тужились, старалися, потели,

А родили всего стишонков пять…

Не то что я. Мой мощный, гордый гений

Едва присел на стул – и уж как раз

Готов поток чудесных песнопений,

И в них сразить он мог обеих вас…

Пусть в нем щека уродливо надута,

Пусть он теперь подобье сатаны,

А все ж в него Елена и Сашута

Без памяти, ужасно влюблены…»

Настроение, испорченное так не вовремя свалившейся болезнью, немедленно исправилось.

***

По сравнению с крикливой толчеей Москвы вокзал в Таганроге показался маленьким, тихим и уютным. Петр Ильич еще из окна вагона разглядел брата

Ипполита с женой.

– Наконец-то ты и до меня добрался, – с шутливым упреком заявил Ипполит, – а то ко всем ездишь, а меня игнорируешь.

– Неправда-неправда, – защищался Петр Ильич. – Ни к кому я не езжу. Наоборот – все ко мне, – и, повернувшись к невестке, добавил: – Ты все хорошеешь, Сонечка. А где же Татуся?

Соня улыбнулась, польщенная комплиментом.

– Осталась дома с нянькой.

Немного сонный, безмятежный южный город с белыми домами и улицами, обсаженными кипарисами, сразу полюбился Петру Ильичу. Ветер, дувший с моря, приносил запах соленой воды и шум порта. Для марта было совсем тепло – словно уже наступило лето.

Карета остановилась возле большого одноэтажного дома из красного кирпича с мезонином и изящной башенкой. Навстречу им выбежала четырехлетняя Наталья и уже хотела броситься к матери, но заметив Петра Ильича, замерла, настороженно разглядывая его блестящими темными глазенками.

– Не бойся, Тасенька, – ласково сказала Соня, – это дядя Петя.

– Ну, здравствуй, – Петр Ильич присел на корточки, улыбнувшись племяннице. – Будем дружить?

Та, секунду поколебавшись, кивнула и улыбнулась в ответ.

Ипполит подготовил целую культурную программу, чтобы развлекать брата те два дня, что он провел в Таганроге. Возил Петра Ильича по морю на своем пароходе, а по городу в – кабриолете; показывал достопримечательности. Сильно заинтересовал его дворец, в котором умер Александр I. Правда, «дворец» для этого ничем не примечательного дома – слишком громкое слово. Но для Петра Ильича он в первую очередь представлял собой окаменелую страницу его любимого «Русского архива», чем и был интересен.

***

Дорога в Тифлис шла вдоль берега моря и рукавов Дона, по бесконечной степи и по горам через Дарьяльское ущелье. Природа была до того неописуемо, величественно, поразительно красива, что всякая усталость немедленно исчезала и хотелось любоваться ею бесконечно.

Прибыв в Тифлис, Петр Ильич был неприятно удивлен тем, что его никто не встречает. Пришлось добираться самому, спрашивая у местных жителей дом прокурора. Этот дом оказался изящной итальянской виллой со спускавшимся к Куре садом, в котором росли кипарисы, виноград, абрикосы, роскошно цветущие датуры и много вечнозеленых растений, напоминавших о Риме.

Слуга, открывший дверь и очень удивившийся появлению Петра Ильича, сообщил, что Анатолий с Прасковьей поехали встречать его в Мцхет, ожидая его приезда позднее. Петр Ильич вымылся, переоделся и отправился гулять по городу. Фруктовые деревья стояли в цвету, в садах – масса цветов, тепло, как в июне. Оживленные главные улицы, роскошные магазины. В целом, город был совсем европейский.

Однако, забредя в туземный квартал, Петр Ильич вдруг оказался в совершенно иной обстановке. Узенькие, как в Венеции, улочки. С обеих сторон бесконечный ряд лавчонок и всевозможных ремесленных заведений, где местные жители работали, сидя по-турецки, на виду у прохожих. Тут же стояли хлебопекарни, и улицы наполнял аромат свежей выпечки.