Музыкальная классика в мифотворчестве советской эпохи
Шрифт:
Трагизму музыки Чайковского Асафьев приписывает социальные основания – вплоть до утверждения:
Чайковский <…> [был не] в силах преодолеть надрыв – наследие ряда трагических опустошенных десятилетий в жизни передовой европейской буржуазной интеллигенции. Эта интеллигенция, наивно уверовав в правду «прав человека» и «гражданина» и в спасительный демократизм, близоруко не замечала роста рабочего класса, которому принадлежало будущее и вся полнота человеческой правды 1770 .
1770
Там же. С. 10.
Многие из этих тезисов берут начало в статьях Асафьева 1920-х годов, фрагменты которых цитировались выше. Но требований «поверить в рост рабочего класса» там еще не было. В 1930-х годах они уже были предъявлены Чайковскому. Условия этого запоздалого ультиматума взялись выполнять интерпретаторы наследия композитора – каждый в соответствии с масштабом своего дарования. Так, в монографии о Чайковском ленинградского музыковеда А.Е. Будяковского 1771 признается, что композитор – пессимист, но лишь потому, что он
1771
Будяковский Андрей Евгеньевич (1905 – 1941) – музыковед. В 1928 г. окончил муз. факультет Высших курсов искусствоведения при Ленинградском институте истории искусств, в 1931 г. – аспирантуру в Академии искусствоведения (рук. – Б.В. Асафьев). С 1929 г. – лектор Ленинградской филармонии. С 1934 г. преподавал в Ленинградской консерватории. Автор статей и брошюр о музыке Чайковского.
<…>
Согласно этой логике, пессимизм Чайковского есть следствие его «реализма». Продолжая этот ход рассуждений, автор делает почти анекдотичный вывод:
Можно сказать, что тоска Чайковского – есть результат его жизнерадостности 1773 .
1772
Будяковский А. Чайковский. Краткий очерк жизни и творчества. Л., 1935. С. 18 – 24.
1773
Там же. С. 26.
Что же касается недостатка «классового чутья», то
<…> движение рабочее, социал-демократическое еще только вызревало. Заметить его тогда способны были немногие. Чайковский же до последних лет своей жизни так и не увидел его ростков 1774 .
Однако самая, быть может, парадоксальная реплика в интерпретации «оптимизма» Чаиковского прозвучала не в музыковедении, а в художественнои прозе. Для осмысления всего значения этои реплики нам потребуется небольшои литературоведческии экскурс.
1774
Там же. С. 22.
V.4. «Оптимистичный Чайковский»: Зощенко vs. Ильф и Петров
В 1926 году Михаил Зощенко завершает одну из своих «Сентиментальных повестей» под названием «Веселое приключение» 1775 . В качестве пародийных прототипов «Сентиментальных повестей» критикой издавна был определены сначала Гоголь, затем ранний Достоевский. Для М.О. Чудаковой «наиболее очевидна при этом связь с “Двойником”, самой “гоголевской” из повестей Достоевского» 1776 . А.К. Жолковский упоминает в связи с предисловиями к повестям «белкинского рассказчика», но само «Веселое приключение» связывает с чеховской «футлярной темой» 1777 .
1775
Далее цитируется по: Зощенко Михаил. Собрание сочинений: В 3 т. / Редколл.: Д.А. Гранин, А.В. Гулыга, Р.П. Игошина, Ю.В. Томашевский, К.В. Чистов. Т. 2. Л., 1986. С. 124 – 144. Далее страницы приводятся в скобках в конце цитаты.
1776
Чудакова М.О. Поэтика Михаила Зощенко. М., 1979. С. 40.
1777
Жолковский А.К. Михаил Зощенко: поэтика недоверия. М., 1999. С. 181.
Однако, на мой взгляд, сюжет повести «Веселое приключение» 1778 сходен с пушкинской «Пиковой дамой» 1779 : денежные притязания мнимого наследника; неожиданный, почти мистический возврат к дому старухи; тайный приход в ее спальню (эта сцена предваряется у Пушкина и у Зощенко сходно – «мотивом часов» 1780 – и сходно продолжается – «мотивом лестницы» 1781 ); смерть старухи, вызванная посещением героя; напрасное ожидание девушкой возлюбленного, который предпочел встречу со старухой (дающую ему надежду разбогатеть) любовному свиданию; приход на панихиду, где умершая кажется живой; и то, как в дальнейшем герой рассказывает героине о случившемся.
1778
Герой повести Сергей Петрович Петухов в воскресное утро в поисках «забавного и веселого приключения» (С. 127) встречает знакомую. Договорившись пойти с ней кино, он идет к тетке занять денег. Но она при смерти. Уйдя ни с чем, он неожиданно для себя возвращается с намерением добиться денег как «наследник». Однако, войдя втайне от ее соседок, вызывает переполох и в испуге скрывается. Дома он понимает, что пропустил свидание. Наутро он узнает о смерти тетки и причитающемся ему наследстве, письменно назначает девушке новое свидание и отправляется на панихиду. Вечером девушка приходит к нему. «Через две недели они записались. <…> А через полгода Сергей Петрович с молодой своей супругой выиграли 20 рублей по Крестьянскому займу, доставшемуся им от бывшей тетки. Радости их не было границ» (С. 143 – 144).
1779
Подробнее см.: Раку Марина. Михаил Зощенко: музыка перевода» // Новое литературное обозрение. 2000. № 44 (4). С. 111 – 126; Она же. Миф о Чайковском и власть» // Музыкальная академия. 2001. № 1. С. 76 – 81; № 2. С. 75 – 85; Она же. Метаморфозы «Лебединого озера». Краткий курс истории одного мифа // Неприкосновенный запас. 2001. № 01 (15). С. 56 – 64. О сходстве «Веселого приключения» Зощенко с пушкинской «Пиковой дамой» упоминается также в предисловии к семитомнику сочинений писателя: Сухих И. Гоголек [Предисловие] // Зощенко Михаил. Собрание сочинений: В 7 т. М., 2008. Т. 1. Разнотык. С. 5.
1780
Ср.: «Мы останемся часов до двух <…> Приходите в половине двенадцатого» (из письма Лизы. С. 206); «Половина двенадцатого ночи Сергей Петрович выпускал ее от себя» (С. 144). Герой Зощенко вслед за Германном с нетерпением ждет указанного часа, лихорадочно всматриваясь в многочисленные циферблаты, развешанные и разложенные автором на его пути, а ритм перечисления сменяющих друг друга цифр, так и не обретающих символического значения, их убыстряющееся хаотическое движение, приближающее крах надежд героя, создает драматургию всей повести, основа которой обнаруживается – задним числом – у Пушкина.
1781
Удержусь от соблазна вдаваться в психоаналитические аспекты введения Зощенко «мотива лестницы»: увлечение писателя Фрейдом слишком известно, чтобы оспаривать такую трактовку или слишком углубляться в нее. В интересах этой темы, быть может, важнее указать на принципиальную важность этого мотива для Пушкина, который увязывает ее с попыткой судьбоносной авантюры не только в связи с Германном, но и в связи с Самозванцем, принимающим на себя сходную с Германном роль мнимого наследника. То, что лестница, как символ возвышения и падения, возникла у Отрепьева во сне, конечно, является библейской цитатой из сна Иакова (о мифологических коннотациях образа лестницы подробнее см.: Топоров В.Н. Лестница // Мифы народов мира: Энциклопедия. М.; Смоленск; Минск, 1994. Т. 2. С. 50 – 51; а также: Данилова И.Е. Лестница: земля – небо. М., 2005).
В то же время мотивы пушкинской повести виртуозно сплавляются с мотивами одноименной оперы Чайковского. Вслед за оперой у Зощенко усилен «мотив приживалок» (выделенный в партитуре оперы запоминающимся комически-жутковатым инфернальным хором «Благодетельница наша»), который в «Веселом приключении» репрезентируют старухи, опекающие умирающую тетку (их присутствие необъяснимым образом мешает герою войти в комнату вечером, хотя днем он свободно входил при них). В опере, с одной стороны, возникает возможность для установления родственной связи между графиней и Германом, предположение о которой в повести высказано в виде сплетни на похоронах, с другой же стороны – намек на любовное тяготение этих героев друг к другу. Этот инцестуозный мотив также находит отражение у Зощенко 1782 . Вслед за оперным Германом для Сергея Петровича в какой-то момент на кон ставится все 1783 , хотя Зощенко и снижает пафос, объясняя это «упрямством» и «тупым желанием» героя. Но в отличие от героя обеих «Пиковых дам», уклонившегося от обязательства в ответ за раскрытие
1782
«Сергей был довольно-таки любимым ее племянником. У ней была даже сумасшедшая любовь к нему. Она сама ему сказала, что после ее смерти пущай он владеет тремя мужскими костюмами, которые остались после ее покойного супруга <…>» (С. 135). Вожделенные три карты, полученные героем Зощенко как бы в виде «борзых щенков», таким образом унаследованы от супруга старухи, которая, кстати, согласно тексту оперы сделала его обладателем своей тайны: «Раз мужу те карты она назвала…» (Баллада Томского. 1 к. I д.). В свою очередь Сергей Петрович приходит к старухе, «страстно любя» молодую героиню, как это и оговорено в опере. Как известно, любовная страсть овладевает именно оперным Германом, тогда как герой пушкинской повести лишь искусно ее имитирует.
1783
«Она моею будет, иль умру!» – восклицает Герман в финале 1-й картины под раскаты грозы. У Зощенко: «Казалось, что в этом сейчас заложен весь смысл жизни. Или он, Сергей Петрович Петухов, достанет эти жалкие деньги и пойдет сегодня с девушкой, как ходят все люди, беспечно и весело, или же какой-то крах, какая-то страшная катастрофа разразится над ним» (С. 137. Курсив мой. – М.Р.).
Зощенко хорошо позаботился о том, чтобы источник его пародии не остался засекреченным: он может открыться буквально с первого же упоминания о старухе. Имя тетки героя повести Зощенко является парафразом на имя прототипа пушкинской графини, которое сам поэт раскрыл в своих дневниках: пушкинской Наталье Петровне Голицыной соответствует зощенковская Наталья Ивановна Тупицына! Если же и этот намек остался незамеченным, то буквально через несколько абзацев автор развеивает последние сомнения:
И не может быть, чтобы эта родная тетка не вошла в его пиковое положение (С. 135; курсив мой. – М.Р.).
Закрепляет же ассоциацию упоминание в конце повести – о том, что после панихиды
<…> Сергей Петрович встретился со своей дамочкой (С. 143; курсив мой. – М.Р.).
Пародийные подмены затрагивают и автобиографический фон повести Зощенко. В год ее написания он живет в Ленинграде на улице Чайковского. Для формирования замысла «сентиментальной повести» Зощенко мог сыграть роль и важный мотив «переименования»: улица Чайковского получила свое новое название к 30-летию со дня смерти композитора – в 1923 году 1784 . Однако в окружении также переименованных после революции улиц Рылеева, Пестеля и Каляева ее название легко могло восприниматься в связи с фигурой однофамильца композитора известного революционера, народника Николая Васильевича Чайковского 1785 , в конце 1860-х – 1870-х – одного из руководителей известного революционного кружка «чайковцев», после Октябрьской революции выступившего против большевиков. Как раз в 1926 году, когда была написана повесть Зощенко, он умер в лондонской эмиграции, и это событие широко обсуждалось в советской печати 1786 . Игра топонимических значений – соположение «двух Чайковских», вероятно, могло послужить одним из поводов к кристаллизации замысла пародии на оперу Чайковского и отозваться в эпизоде «веселых похорон» «общественного деятеля», свидетелем которых становится герой повести 1787 .
1784
До этого она называлась Сергиевской (замечу, что это название, возможно, бессознательно воспроизведено в имени героя повести). На Сергиевской в № 41 в 1852 – 1853 гг. проживала семья композитора, а на углу Сергиевской и Фонтанки находилось Училище правоведения, воспитанником которого он был с 1850 по 1859 г. Приготовительные классы Училища, которые сначала посещал П.И. Чайковский, также располагались на Сергиевской. А дореволюционное название одной из архитектурных достопримечательностей улицы – доходного дома А.М. Тупикова на пересечении улицы Чайковского с Литейным проспектом (ныне – 21/8) – явно перекликается с фамилией тетки Сергея Петровича – Тупицыной.
1785
См. о существовании такого апокрифа: «Прогулки по Петербургу» [Эл. ресурс]. – Режим доступа:Дата обращения: 05.11.12.
1786
В 1918 – 1920 гг. Н.В. Чайковский был главой архангельского белогвардейского правительства (Верховного управления Северной области). Заслуживает упоминания тот факт, что с сентября 1917 г. по весну 1918 г. в Архангельске находился М. Зощенко, куда был командирован адъютантом Архангельской дружины. См. о нем: Овсянкин Е.И. Переписка Николая Чайковского. 1919 – 1920-е гг. [Эл. ресурс]. – Режим доступа:Дата обращения: 16.11.2012.
1787
«Стояло чудное тихое утро бабьего лета. Масса зелени, воздуху и солнца на минуту ослепила Сергея Петровича. Где-то гремел духовой оркестр – хоронили общественного деятеля».
Включен в интертекстуальный фонд повести «Веселое приключение» и такой факт биографии Зощенко, как его участие в литературном кружке «Серапионовы братья», заимствовавшем свое название от знаменитого сборника Э.Т.А. Гофмана. Аналогия с Гофманом подсказывается соотнесением с «Пиковой дамой», которая как в пушкинской, так и в оперной трактовке укоренена в мире гофмановских мотивов и сюжетных ходов 1788 . В той же сцене второго прихода Сергея Петровича к тетке включается дополнительный гофмановский интертекст – через еще одну отсылку к повести Пушкина. Шаркающие шаги в коридоре и старухины туфли, на которые наступает охваченный ужасом герой Зощенко, опрокинутый им пузырек, – все эти детали ассоциируются со сценой прихода призрака графини, шаркающего туфлями. В свою очередь эпиграф к пушкинской повести, как и весь эпизод в казарме с призраком графини, отсылает к гофмановской «теории привидения», которую формулирует Северин, герой новеллы «Эпизод из жизни трех друзей», входящей в роман «Серапионовы братья» 1789 , – можно предположить, что из всего гофмановского наследия это произведение должно было быть особо значимым для бывшего «серапиона» Зощенко 1790 .
1788
См. об этом: Раку Марина. «Пиковая дама» братьев Чайковских: опыт интертекстуального анализа // Музыкальная академия. 1999. № 2. С. 9 – 22. О влиянии Гофмана на пушкинскую «Пиковую даму» см.: Ботникова А.Б. Пушкин и Гофман (К вопросу о формах литературных взаимосвязей) [Эл. ресурс] // Пушкин и его современники. Псков, 1970 (ЛГПИ им. А.И. Герцена. Уч. зап. Т. 434.) С. 148 – 161. Режим доступа:Дата обращения: 04.04.2013. Библиография основных работ на данную тему в сноске 17 к статье А.Б. Ботниковой свидетельствует о том, что существование такой связи осознавали уже современники поэта.
1789
Анализ мотивных связей как пушкинской повести, так и либретто оперы «Пиковая дама» М.И. Чайковского с завершающей новеллой «Счастье игрока» из того же романа Гофмана см. в: Раку Марина. «Пиковая дама» братьев Чайковских: опыт интертекстуального анализа. С. 12 – 15.
1790
« – Твое приключение с призраком тетушки в самом деле замечательно, но, хотя я и верю, что духовное начало может проявить себя перед нами тем или другим образом, все же твой случай отзывается чем-то слишком обыкновенным и материальным. Я допускаю шаги, вздохи и стоны, но чтобы покойница принимала, как живая, желудочные капли? <…> – Вот самообман, на который очень падка наша природа, – прервал Северин. – Если допустить раз, что мы можем воспринять внешними органами то или другое возможное проявление чужого духовного начала, то почему же наш дух начинает тотчас же умничать и устанавливать, какие из этих проявлений возможны, а какие нет? По твоей теории, любезный Марцелл, дух может шуметь туфлями, вздыхать, стонать, но никоим образом не откупоривать бутылки или что-нибудь глотать. <…> Замечательно, что лунатики, эти активные сновидцы, по большей части занимаются самыми обыденнейшими в жизни делами» (Гофман Э.Т.А. Серапионовы братья / Пер. с нем. А. Соколовского; под ред. Е.В. Степановой, В.М. Орешко // Гофман Э.Т.А. Минск, 1994. Т. 1. 1994. С. 92). Характерно, что Северин развивает эту «теорию» в ответ на рассказ о старухе-призраке, пришедшей ночью к аптечному шкафчику хлебнуть лекарства из пузырька.