Мы из спецназа. Лагерь

Щупов Андрей Олегович

–  Ты красивая, - проворковал он, - мне такие нравятся.

–  Не трогай меня!
– откинув голову, девушка зажмурилась.
– Не трогай меня, пожалуйста!…

–  Да я же скоренько, чего ты!
– жадные руки Гусака заскользили по голому телу, нетерпеливо разминая ягодицы, оглаживая бедра и спину.
– Ну, давай же, козочка, чего тебе стоит? Тогда и подружку твою не тронем…

С горящим лицом Игнат продолжал взирать, как Гусак ломает психику молоденькой пленницы. В сущности он делал свое привычное дело. Привычное и любимое. И с каждым сладострастным движением вожака нечто острое глубже и глубже вонзалось в мальчишечье сердце Игната, творя непонятное, наполняя голову

жарким туманом. Ядовитая волна гнева разливалась в груди, вызывая дрожь в коленях, заставляя сжиматься кулаки. Будь в его руках какое-нибудь оружие, пожалуй, он проще простого убил бы сейчас ублюдочного Яхена, пускающего слюни за спиной обнаженной девушки, убил бы и Гусака, уже стягивающего с себя спортивные штаны, убил бы ждущих своей очереди приятелей.

–  Ну, давай же, цыпа… Поработай язычком…

И в ту секунду, когда девушка безвольно опустилась на колени, с ужасом взирая на волосатый пах Гусака, Игнат с рыком бросился вперед.

–  Не касайся ее, гад!…

На пути его попытался встать Дуст, но правый кулак Игната смел его, словно кеглю, а в следующий миг он уже с рыком наваливался на Гусака. Какие слова и ругательства вырывались при этом из его груди, он даже толком не помнил, но хуже всего, что Игнат продолжал размахивать руками. В исступлении кулаки его месили воздух, пытаясь достать Гусака и Яхена, и раза два или три он даже умудрился попасть. Поскуливая от боли, рухнул на землю так и не дождавшийся своей очереди Яхен, а Гусак, получив звонкий удар по виску, воровато отпрыгнул в сторону, с готовностью поднял кулаки. Собственно, на этом столкновение и завершилось. Гусак неспроста был лидером лагеря - по слухам он хаживал одно время в боксерскую секцию и даже имел какие-то разряды. Более того, только Гусак - единственный из их детворы - запросто подтягивался на турнике до тридцати раз. Словом, Игнат ему был не соперник, что и было продемонстрировано перед всей честной компанией. Проведя обманный финт, Гусак достал Игната в солнечное сплетение и тут же завершил атаку первоклассной двойкой. С мычанием бунтарь рухнул на землю, и, разумеется, к избиению присоединились все прочие. Его пинали, словно футбольный мяч, в исступлении старались попасть в лицо, достать по затылку.

–  Хорош, чижики!
– отступивший в сторону Гусак великодушно хлопнул в ладоши.
– Я сказал: хорош! Нам труп не нужен. Поднимай его и потопали!…

Не слишком церемонясь, подростка вздернули на ноги, подтолкнули в спину. Кто-то из пацанов, не удержавшись, вновь ударил по лицу, но странное дело - боли Игнат не ощутил. Кое-как переставляя ноги, он продолжал видеть перед собой чуть припухшие губы девушки, нежный овал ее лица и изумрудного цвета глаза. Верно, в этом изумруде и крылась причина тех перемен, что произошли сейчас с ним. Объяснение напрашивалось одно-единственное: Игнат безнадежно влюбился. Влюбился впервые в своей жизни. Одномоментно и бесповоротно.

Глава 8

Сидя в офисе охранного агентства, Шебукин возмущенно рассказывал:

–  Я ведь не сразу туда рванул, сперва в Управление свердловской железной дороги подался, думал по своей наивности через них все узнать. Только там тоже козлов хватает. Обломили, как дауна последнего. Пытался одному чувачку с лычками про Стаса нашего рассказать. Про девчонок погибших и прочие дела. А потом, смотрю - эта падла зевает! Я ему про кровь, а он зевает!…

–  Чего ты заводишься? Ну, не выспался человек, мало ли что?

–  Да причем тут - не выспался? Не в этом же дело! Ему, курве, насрать на всех нас! Еще и зевать-то пытается скрытно! Первый раз

видел, что так можно зевать. То есть голова, значит, неподвижная, глазки участливые, а шейка этак набухает и жилы вот здесь вздуваются. Прикидываете, какой урод! А будто я, с понтом, не вижу! Он же вот - в метре от меня развалился - боров недорезанный!
– Шебукин судорожно стиснул кулак.
– Ох, потолковать бы с таким где-нибудь на темной улице!…

–  Да успокойся ты со своим чинушей! Нашел, на кого губу вздувать! Ты нам про разведку свою рассказывай.

–  А чего ему рассказывать?
– прогудел из своего угла Тимофей.
– Нашлепали, небось, по ушам и развернули на сто восемьдесят градусов. Вот он и кипит теперь.

–  Ну, по ушам, положим, не нашлепали, а развернуть - действительно пытались.
– Мишаня преспокойно откупорил бутыль с минералкой, набулькав полный стакан, залпом опустошил.
– Только главное я все равно успел высмотреть.

–  И что же ты там высмотрел?

–  Да то и высмотрел, что в придорожной лесополосе тотальный шмон, и шерстят, судя по всему, спецы. Видел там пару собачек на поводках, и даже обормот какой-то с рамкой ходил.

–  Экстрасенс, что ли?

–  Кто ж его знает… Но вполне может быть. Я от знакомых слышал, что в Конторе полно таких специалистов. Сейчас-то их малость подсократили, а во времена Горбачева с Ельциным целые отделы штаны протирали - порчу, ядрить их налево, от властей отводили.

–  А на дороге-то они что делали?

–  Тоже, видать, следы искали.

Дмитрий Харитонов невольно переглянулся с сидящим в кресле Тимофеем.

–  Следы?

–  Вне всякого сомнения!
– Шебукин энергично кивнул.
– Террор - он ведь на пиаре держится. Значит, нужны кадры, нужно фотоподтверждение сделанного. А откуда лучше снимать взрыв? Как раз из такой вот лесополосы.

–  Выходит, ты полагаешь, что взрыв тех вагонов снимали?

–  Больше чем уверен!

–  И судя по всему - не ты один… - Харитонов возбужденно прищелкнул пальцами.
– Что ж, картинка и впрямь получается логичная: хозяин взрывчатки на виду не маячит, в очередях не торчит, - сразу занимает свое законное место в кустиках, настраивает антенну и ждет. Подружка его тоже знает, что делать, - преспокойно покупает билет, садится в вагон и едет, ни о чем не подозревая.

–  Так уж не подозревая?

–  А какая, фиг, разница? Им перед операцией головы так дурят, что хоть заподозревайся.
– Дмитрий пожал плечами.
– И потом ей действительно могли сказать, что сам акт состоится в ином месте и гораздо позже. Вот и ехала себе без особых нервов, ведать не ведая, что все за нее давно решили.

–  А он, значит, установил камеру и снимал себе спокойненько… - пробормотал из кресла Тимофей.

–  Точно! И я так поначалу рассуждал.
– Мишаня хлопнул себя по колену, в возбуждении налил себе еще минералки.
– Дескать, номер вагона оговорили заранее, так что наводить камеру знали куда. И кнопочку этот гад тоже знал, когда нажимать.

–  Погоди, погоди! Что значит - поначалу?
– кустистые брови Тимофея недоуменно сошлись на переносице.
– А сейчас ты что же - больше так не думаешь?

Шебукин величаво покачал головой.

–  Представь себе - нет!

–  А какие резоны?

–  Да самые простейшие! Очень уж большой риск - торчать вблизи железнодорожного полотна. Сами вспомните, как быстро развернули программу «Антитеррор». Уже через четверть часа перекрыли все дороги, место взрыва взяли в тройное кольцо и даже вертолеты в воздух подняли. Спрашивается, на кой это было нужно нашему долбанному террористу? Тем паче, и улики при нем атомные! Видеоаппаратура, радиопускач…