Мы над собой не властны
Шрифт:
— Почему вдруг?
— Нужно было учесть различные факторы. Посещаемость и так далее.
— Как ты щедр! — заметила она с сарказмом.
— А что плохого в щедрости?
— Да ничего. Просто не слишком ли ты щедрый?
— Пересмотрел несколько оценок, только и всего. Не твоя забота.
— Прекрасно, — сказала Эйлин. — Я устала. Не знаю, с чего я вообще вздумала что-то говорить.
Она быстро вписала новые оценки против соответствующих номеров в ведомости и отложила ручку:
— Готово. Я иду спать.
Утром она обнаружила Эда на диване. Оценки в ведомости снова оказались
Эйлин вспомнила, как ее отец ушел на пенсию и она, пока еще жила дома, тайком подсовывала ему деньги в карман брюк — избавить его от неловкой ситуации, если он вдруг пойдет в бар и не на что будет угостить друзей. Помогать сейчас Эду — примерно то же самое.
Он лежал поджав ноги — диван был ему короток. Спал, как ребенок, точная копия Коннелла, только побольше размером. Ладони сложены вместе, будто, засыпая, он молился. До чего все люди похожи друг на друга в первую минуту после пробуждения, словно их внезапно выдернули из какой-то абстрактной области бытия и приходится заново вспоминать подробности своей жизни. На миг Эйлин словно замерла вне времени, и все в мире обрело смысл; потом мгновение прошло, и Эд вновь стал ее мужем.
30
Эйлин сидела на крыльце. Сегодня шум ее почти не раздражал. В небе с далеким гулом пролетел самолет. В сторону Северного бульвара проехал автомобиль, в салоне глухо бухала музыка. Из просвета между домами доносился дежурный смех очередной телевизионной комедии. Терпеть мелкие неудобства гораздо легче, когда есть надежда вскоре вырваться отсюда. А те, кто купит их старый дом, будут знать, на что идут, — значит, их все устраивает. Вряд ли Эйлин станет скучать по этому району, однако, подписав бумаги о продаже, она сможет вспоминать его без ненависти. Можно будет приезжать сюда стричься; никто не умеет справляться с ее кудряшками лучше Курта, и цены у него вполне приемлемые. И к Артуро можно заглянуть иной раз. Впрочем, сказать по правде, ресторан у него хоть и неплохой, прямо-таки светлое пятно в этих трущобах, но не более того. Будут и другие — намного, намного лучше.
Коннелл отскочил, чтобы его не задело дверцей машины. В одной руке он держал книжку комиксов, запакованную в прозрачный пакет, словно вещественное доказательство, в другой — туго набитую сумку.
— Все деньги оставили в книжном? — нахмурилась Эйлин.
— Он молодец, с хорошими отметками окончил в этом году, — отозвался Эд.
— И хорошо разгулялся по такому случаю?
— Это капиталовложение, — сказал Эд. — Он ерунду не покупает.
Эйлин зашла в комнату сына. Коннелл расставлял комиксы на полках с серьезностью библиотекаря в фонде редких книг.
— Выклянчил? Воспользовался моментом?
— Нет! Каким еще моментом?
— Ты наверняка заметил, как папа рад, что учебный год закончился.
— Он сам предложил! Пришел с работы и говорит: «Сходим в магазин за комиксами». Я говорю — не хочу. А он не отстает. Я ему объяснил, что больше туда не хожу. Мне там не нравится.
— А что такое? С тобой
— Нет. Просто не нравится, и все. В общем, я туда больше не хожу. А он: «Тогда поедем, куда мы тебя возили к ортодонту, там есть книжный». И повез меня в Бейсайд. Я не хотел столько покупать. То есть хотел, но как-то совестно было. А он говорит: «Бери-бери, не стесняйся».
— Много потратили?
— Порядочно.
— Сколько?
— Двести... Чуть больше.
— А точнее?
— Двести сорок восемь, — сказал Коннелл. — И семьдесят восемь центов.
Эйлин не верила своим ушам. Неужели можно столько потратить на комиксы? Это же целый грузовик получится.
— Ты таки не упустил момента!
— Неправда! — возмутился Коннелл.
Он аккуратно расставлял комиксы по ячейкам, всовывая к каждому в прозрачный пакет картонку для прочности. Вдруг его коллекция в самом деле имеет какую-то ценность? По крайней мере, хранит он ее бережно.
— Папа без конца повторял: «Пусть у тебя будет все, чего тебе хочется». Не отстал, пока я не набрал полную корзину. Я самые дорогие не брал.
Эйлин вздрогнула — словно холодным сквозняком потянуло. За необычной щедростью Эда угадывалась печаль. Сын, кажется, тоже это почувствовал и не мог безоблачно радоваться неожиданному подарку. У Эйлин сердце заныло — так бывает, когда человек чувствует боль другого на огромном расстоянии. Хотя Эд был всего лишь в соседней комнате.
Старик-метрдотель с церемонной учтивостью проводил их к столу. Ресторан «У Артуро» ничуть не изменился за долгие годы: все те же черные костюмы с белыми передниками, перекинутые через руку салфетки, тонированные зеркала от пола до потолка, негромкая музыка, свежайший хлеб и очень недурное красное вино. Такие итальянские ресторанчики встречаются по всему городу; еда вполне сносная и какое-нибудь одно особо выдающееся фирменное блюдо. Этот чуточку более изысканный, потому Эйлин его и предпочитала. Нынешний владелец — Сандро, сын Артуро, — вел дела с большим вкусом, избегая дешевого шика. И все же скорей бы оставить все это в прошлом и переключиться на рестораны действительно высшего класса.
Эд с благосклонной улыбкой созерцал меню, словно там были записаны ответы на занятные, хотя и пустяковые вопросы.
— Рад, что учебный год позади? — спросила Эйлин.
— Очень рад!
Эйлин повертела в руках пакетик с сахаром.
— Слушай, Эд, — заговорила она после казавшейся бесконечной паузы, силясь улыбнуться, — мы с Коннеллом видели один симпатичный дом... Нам очень понравился.
— Ты нашла дом?
Эд смотрел на нее каким-то странным, ничего не выражающим взглядом.
— Ну, не то чтобы прямо уж нашла... Просто мы его посмотрели. Может, это и не идеал. Наверное, он нам вообще не по средствам.
— Ты хочешь переехать? Давай переедем.
— Что?
Эйлин ухватилась обеими руками за край стола. У нее даже голова закружилась. Почему Эд так легко сдался? Наверное, потому, что они в общественном месте, и к тому же не хотел устраивать скандал при сыне. Дома он ей еще задаст. И тут же явилась другая мысль, еще более тревожная: что, если он сказал правду? Может, он с самого начала был не так уж и против?