Мы никогда не умрем
Шрифт:
Мари была высокой блондинкой. Рост подчеркивали шпильки, чья безупречная линия точно совпадала с черными стрелками на шелковых чулках. Черное бархатное платье едва достигало колен. Руки ее закрывали черные бархатные перчатки, поверх которых Вик разглядел несколько серебряных браслетов и колец.
Мари морщила напудренный нос, кривила тонкие губы и бормотала что-то мурлыкающе-нецензурное, разбрасывая по гулким коридорам звон каблуков.
«Мартин, это что?!»
«Не знаю, но мне тоже не нравится».
Вик из субтильного городского ребенка превратился в долговязого подростка.
Он больше не боялся драк и конфликтов. Драться честно он не видел смысла, он дрался для победы. Кто-то считал, что он дерется подло, а Вик считал, что если не он эту драку начал — а сам он драк почти никогда не начинал — то и незачем соблюдать какой-то там этикет. А если все-таки начинал — то уж конечно не просто так, а значит, этикет соблюдать тем более не стоило.
Недавно Вик начал не только делать работу по дому, но и помогать соседям — за деньги, но чаще за еду, он рубил дрова, полол огороды, мог починить крышу или забор. Ему нравилась тяжелая работа — она успокаивала. Она позволяла меньше зависеть от отца, от работы развивалась сила и выносливость. Вик давно не чувствовал себя беспомощным и слабым, и это было восхитительно.
Мартину недавно исполнилось двадцать. Светящаяся рыбка по-прежнему жила в его комнате. Полки, заполненные книгами, тянулись вдоль стен до самого камина. Мартин старался комнату не разглядывать — его раздражало, что в ней ничего не меняется без его участия. Если Вик терпеть не мог пыли и царапин, то Мартину их отсутствие казалось лишним напоминанием, что он лишь придуманный человек в нарисованной воображением комнате.
Когда ему было пятнадцать, он начал по-новому осознавать свое положение.
Может быть у них с Виком и будут женщины, когда он повзрослеет. Какое-то время, но перспектива нисколько его не привлекала. Мартин хотел бы иметь собственную семью, а не довольствоваться случайными связями.
Но семья будет у Вика. Он может позволить себе любить, выбирать профессию и идти своим путем.
Мартин желал ему только счастья, но все же в минуты тоски, по ночам, когда никто не мог услышать его мыслей, он думал о том, что, когда Вик устроит свою жизнь, он хотел бы умереть.
Может быть однажды он отопрет свою вторую дверь и узнает, как далеко может зайти в темноту и как долго там блуждать.
В конце концов, не дольше человеческой жизни. Однажды Вик умрет, и оба разума погаснут. И ему, Мартину, суждено умереть, не оставив ни следа. Ни фотографий, ни вещей. Ни детей, ни даже воспоминаний — это Вика будут помнить, и даже в те моменты, когда сознание будет занимать Мартин, он будет оставаться в людской памяти Виктором Редским.
Подобные мысли посещали его все чаще. Иногда по ночам он, не выдержав, выходил на кухню, варил кофе и до утра сидел с какой-нибудь книгой на чердаке. Он мог бы читать у себя, но ощущение реальности происходящего прогоняло тоску лучше домашнего уюта и привычной обстановки.
Но в конце концов он свыкся с этими мыслями, и они улеглись, перестали тревожить. Оставили отпечаток. Обещали вернуться. Поселили тоску в глазах, провели про длинным, каштановым волосам, оставив пару ранних серебристых волосков, и затаились.
Привычка
Три года назад он, выйдя во вторую дверь с кусочком мела решил отгородиться от клубящейся темноты еще одним способом. Теперь его встречал не непроглядный мрак. Он нарисовал несколько деревьев, несколько розовых кустов и деревянный настил. Выпустил несколько светлячков и шмелей, чтобы они танцевали вокруг цветов. Все это он наполнял жизнью постепенно, боясь надорваться как с домом. Сейчас цветы и шмели были настоящими, как и почти все деревья. Оставалось только одно с недорисованной кроной.
Когда Мари бесцеремонно вторглась в их жизнь, Вик с Ришей как раз репетировали очередную невероятно скучную пьесу со стерильным и до тошноты педагогичным сюжетом — молодой человек, поддавшийся на уговоры одноклассников, пристрастился к наркотикам и читал со сцены затянутые, невероятно нудные монологи о своей печальной судьбе. Риша играла его подругу, роль которой состояла в том, чтобы сомнамбулически бродить по сцене и стенать, заламывая руки. Несколько раз она ободряюще произносила: «Любовь все преодолеет», после чего продолжала заламывать руки.
Вообще-то главному герою по сюжету было семнадцать. Но так как мальчиков в секции было всего двое, играть приходилось Вику. Матвей все еще не запоминал тексты длиннее нескольких строчек, хотя благодаря стараниям Вика наконец-то стал переходить в следующий класс через год, как полагается, а не через два.
Первый монолог героя начинался неубедительным: «И пусть я выгляжу моложе…». Впрочем, возраст Вик и в жизни старательно скрывал, стараясь казаться старше.
Когда-то давно Мартин обещал, что Вик в двенадцать лет будет напоминать его самого в тот момент. Но он ошибся — мальчики различались, словно сеттер и белоснежный кот. Хотя в чертах их лица было много общего, у них была разная мимика, пластика, и мышление. Пять лет назад Мартин был худым и бледным, с совсем уж несуразно длинным носом и по-взрослому усталым взглядом. Вик в пятнадцать был широкоплечим, летом постоянно обгорал и смотрел ехидно, осознавая свое превосходство. Ему нравилось быть умным, сильным и хитрым. Ему нравилось быть умнее и хитрее, а значит, и сильнее других.
Сейчас Мартин был взрослым мужчиной, и Вик точно знал, что через пять лет он, Вик, будет выглядеть совсем по-другому. Как-то он в шутку спросил Мартина, может ли он по желанию отрастить себе бороду. Мартин, усмехнувшись, ответил, что это было бы некстати и ему пришлось бы придумывать себе бритву, а он не уверен, что у него получится.
Рише недавно исполнилось семнадцать. Из стеснительной девочки с мягкими чертами лица она превратилась в девушку с острым подбородком и грустными голубыми глазами. Она начала привлекать внимание, и тут репутация ее матери снова сыграла с ней злую шутку. Подначки и щипки доводили Ришу все же меньше, чем прямые предложения, и Вик старался как можно реже оставлять ее одну.
Серьезной угрозы он еще не представлял, но с ним все равно старались не связываться. К тому же где-то неподалеку от Вика часто находился Матвей, все больше напоминающий быка, флегматичного, но легко впадающего в разрушительную ярость. Яростью Вик с удовольствием пользовался, и если драка превращалась в расправу — отходил в сторону и наблюдал, улыбался и чувствовал себя совершенно счастливым.
И Вику с Ришей удавалось обманывать судьбу до тех пор, пока над залом не раздалось: «Шар-р-ман!»