Мы родились и жили на Урале–реке...
Шрифт:
Лбищенска.
Урал наш быстротечен,
Он словно родной брат...
Он славой долговечен
И рыбкой был богат...
По каким-то особым, известным только ему приметам прадед мог
чувствовать и предсказывать большую или малую воду Яика-батюшки.
Несколько лет жил в ожидании небывало высокого подъема капризного
Горыныча, ругал соседей за их безалаберность и беспомощность во время
речного
советами, но и конкретными делами.
Беда, однако, пришла с другой стороны и совсем иная: на Красном яру
весной 1879-го года неожиданно вспыхнул большой пожар... Он быстро
охватил весь город и уничтожил больше тысячи казачьих домов, сотни
купеческих лавок и хозяйственных построек.
Прадеду повезло: огонь не добрался до его дома. И беспокойный Урал
в ту весну пощадил потомственного казака: разрушив стремительными
водами часть высокого яра, он остановился в десятке метров от его
хозяйственного двора. Но знающий коварную, своевольную реку Иван
понимал, что она – рано или поздно – обязательно доберется до его
владений. И не следует ждать того страшного часа, когда случится полное
разорение всего нажитого семьей за многие годы. Надо уже сейчас думать
о спасении дома и семьи, об отъезде в другое место, подальше от Яика-
батюшки, хотя и больно было расставаться с любимой, единственной на
всем свете родной рекой.. Но оставаться здесь дальше никак
нельзя...Необходимо непременно переезжать. Но куда? Прадед надеялся
найти место для своего дома в центре города, недалеко от Большой улицы.
2
35
Когда «огневое бедствие» закончилось, казак отправился в
пострадавшие кварталы города. Решил посмотреть, как там живут его
земляки.. Ничего радостного, конечно, не нашел и не увидел. Лишь черные
печные трубы, обожженные развалины кирпичных домов, зола на месте
деревянных изб, смрад, копоть. Да проклятья и жалобы погорельцев,
рыдания жен и плач детей. Казаки вспоминали свою прежнюю жизнь «до
огня»: она казалась им спокойной и благополучной.
После «путешествий» по городу прадед возвращался домой уставшим
и невеселым. Поздним вечером выходил на давно знакомый высокий
берег Урала, спускался к воде по тропинке, вырубленной в яру, как будто
прощался с суровой и любимой рекой... Память и сердце подсказывали
слова старинной песни:
Яик ты наш, Яикушка, Яик сын Горынович!
Про тебя, про Яикушку идет слава добрая,
Про тебя, про Яикушку идет речь хорошая!
Золоченое у Яикушки его было
Серебряная у Яикушки его была покрышечка,
Жемчужные у Горыныча его круты бережки.
Круты бережки, низки долушки
У нашего преславутого Яикушки.
Костьми белыми казачьими усеяны,
Кровью алою молодецкою упитаны,
Горючими слезами матерей и жен поливаны...
Где кость лежит – там шихан стоит,
Где кровь лилась – там вязель сплелась,
Где слеза пала - там озерце стало...
Любовался зеленеющими лесами на бухарской стороне. Печально
думал о далеких Камыш-Самарских озерах, вспоминал степные котлубани
(«малое глубокое озерцо»” – Вл. Даль), на которых бывал летом и осенью.
В поездках прадеда нередко сопровождал его единственный сын Семен.
Будущий переселенец болезненно (сердцем!) принимал будущий
поворот в своей жизни. Сомневался... Опасался... Рассчитывал... И все же
решил: «не надо дразнить судьбу». Следует поклониться строгому
Яикушке, поблагодарить быстротечного Горыныча, пока он еще сохранил
доброе расположение и щедрую милость к казаку... Может, придется
отказаться от любимых рыбацких привычек? Ведь придется перебираться
в Форштадт и строить там новый дом. Не по душе задуманное, но что же
делать? Иного решения прадед не видел. Да его, наверное, и не было.
Летом казак поднял на берег свою остроносую будару. .Многие годы
плавал на ней далеко вниз по Уралу. Но год спустя, заново просмоленная,
лодка будет храниться во дворе, под навесом, в ожидании очередной
36
плавни. Прадед осмотрел и подержал в руках давно знакомые весла,
крепкие багры ,тонкие подбагренники и острые пешни, еще раз просушил
на солнце сижи и режаки (сети с ячейками разных размеров ), зачем-то
посчитал балберки (поплавки) и грузила на сетях.
Нетерпеливый казак (многие в нашем роду не любили и не привыкли
ждать) надеялся закончить беспокойное дело быстро и бесповоротно. Но в
тот страшный год многое из задуманного он не успел выполнить. Как
часто бывает, вдруг возникли новые обязательные, срочные дела,
заставившие прадеда отложить на неопределенное время исполнение
главного своего плана. Спустил к реке будару, вновь взялся за весла, сети
и багры.. Он не хотел пропускать (хотя и опоздал к открытию) сначала –
весенней плавни, затем – сенокоса. Позже подступила осенняя плавня, за
ней багренье (« одно коровоженье», как говорили уральцы). Каждая новая