Мы родились и жили на Урале–реке...
Шрифт:
дочери верила и не верила. Но не расспрашивала ее, хотя понимала, что
дело все-таки не в девчатах и школе. Отец же громко возмущался: «На
праздник что ли собралась? Поберегла бы одежду». Он, вообще, был
недоволен ее новыми взглядами и странным поведением. Видимо, не
принимал (или не хотел принимать) того очевидного факта, что Шура –
давно не маленькая девочка, а взрослый, работающий человек. И совсем не
похожа на прежних казачек: ее
102
поступки серьезно отличаются от прежних, что не могло не вызывать
раздражения отца. Особенно бурно он возмущался, когда дочь пришла
домой с короткой, модной в те годы прической без длинной, красивой
косы.
Работающие в цеху женщины предупреждали молодых: девичья краса
может превратиться в серьезную опасность. Бригадир (опытная
катальщица ) не раз советовала Шуре: «Тебе надо бы обязательно постричь
волосы. Иначе, не дай Бог, попадут в станок.. Тогда беда будет».
Сестра понимала, что следует прислушаться к словам пожилой
женщины. И не хотелось Шуре отставать от моды: у всех подруг в цеху и
школе были короткие волосы и легкие, красивые прически. Впервые Шура
действовала совершенно самостоятельно: не стала говорить с родителями о
своем желании. Не думая ни о чем, пошла в парикмахерскую. Дома ее
ждал небывалый скандал. Никаких объяснений дочери отец не хотел
слушать. По его мнению, она совершила чуть ли не преступление. Дочь
нарушила одну из вековых традиций: девушки-казачки всегда бережно
относились к своим косам, заботились об их красоте.
Отец кричал (в доме, но во дворе было слышно), не сдерживая себя и
не выбирая выражения: « Зачем постриглась? Да знаешь ты, кто так
ходит?. Уличные девки. Еще надень на голову красную косынку да
короткую юбку выше колен». Он, верно, забыл, каким модником был сам в
молодые годы.
Незадолго до этого события Шура познакомила родителей с Иваном,
которого они приняли как ее будущего жениха (своего зятя): «Если не так,
то зачем приводить чужого человека в наш дом ?». Встречи Шуры с
названным женихом продолжались недолго: осенью 37-го года (с
некоторым опозданием как кормильца малолетних брата и сестры) его
призвали в армию и отправили на Дальний Восток. Невеста, по мнению
отца, должна вести себя скромно, а дочь нарушила это старое правило:
«Что теперь скажешь своему Ивану? Захотела быть красавицей, пока его
нет рядом?».
Обвинения, предъявленные старым казаком дочери в тот день,
поражали своим обидным
какие-то ее старые ошибки – «грехи», о которых в семье давно забыли, но
отец почему-то неожиданно их вспомнил. Оказывается, Шура и раньше
(как только пошла в вечернюю школу) совершала что-то неприличное,
дурное, о чем «при людях и говорить-то стыдно». Отец, наверное,
продолжал бы говорить долго, обвиняя дочь в немыслимых делах-
ошибках, но за Шуру вступилась мама: «Ну, что ты, Семеныч, расшумелся.
Зачем детей пугать?.. Ведь ничего страшного не случилось. Все, слава
Богу, живы-здоровы. Косы!?. А что косы? Дело наживное: вырастут снова»
103
Ее слова подействовали на отца успокаивающе: «обличительные» и
«разоблачительные» речи замолкли.
Вообще, наш родитель иногда, без видимых причин, мог устроить
дома шумную сцену, о которой на следующий день старался не
вспоминать. Как говорила мама, он «моментально отходил» Но сдерживать
свой горячий, самолюбивый семейный норов отец не всегда мог. Да и
хотел ли ?
11
Отец пытался сопротивляться пришедшему новому, но все же
вынужден был что -то менять и в своем характере, и в нашей семейной
жизни. Не всегда у него получалось, но все же разумом понимал или
душой чувствовал, что дети будут жить в другом мире, который ему
совсем не по нраву.
Он неохотно, но все же прислушивался к словам мамы, раньше его
понявшей, что сыновья должны обязательно учиться, а не только работать.
Отец, думается, теперь осуждал себя за то, что когда-то не разрешал
дочери посещать школу, а постоянно отправлял ее на бахчу. Однако
открыто признавать свои ошибки, как обычно, самолюбивый казак не
хотел.
Старшему сыну Григорию (Грине) было разрешено учиться в школе
все десять лет. Наверное, потому, что, болезненный с ранних лет, он не мог
помогать отцу даже в самой простой и легкой работе. С Владимиром (как
позднее и со мной) дело обстояло несколько иначе: отец неохотно
отпустил нас в «классы», потребовав, чтобы мы обязательно выполняли
все «нужные дому дела» а не «тратили попусту время». Мама согласилась
с ним.
Всегда спокойная и приветливая, она на своих плечах держала весь
дом и духовное благополучие семьи, благотворно влияя на неё. Не только
на своих шумных ребят, но и на жесткого в своих требованиях мужа. Мама