Мы родились и жили на Урале–реке...
Шрифт:
успокаивала его, когда он бурно выражал недовольство «нонешней»
жизнью или ругал мальчишек: «Пожалуйста, не кричи так громко.
Услышит недобрый человек и сообщит куда не следует. Пусть дети сами
думают, как будут жить».
В нашем доме появились некоторые приметы нового. Сначала
заговорило радио. Это случилось в 1937-м году. Гриня давно просил об
этом. Мама поддержала его, сказав отцу: «Нельзя мальчишек держать в
темноте. Вокруг
согласился (правда, неохотно). В горнице, между окон, укрепили черный
диск – репродуктор. Для младшего брата он был неким загадочным чудом.
Костя готов был слушать все дневные передачи, хотя их содержания не
104
понимал и не запоминал. Но для него главное состояло в другом: «Ведь
говорит, когда я хочу».
Отец смотрел на «болтающий всякий вздор» круг насмешливо и
обычно просил детей выключить его: «Пусть помолчит, отдохнуть ему
надо...А то все ля-ля да ля-ля. Да и вам делом пора заняться». Он так и не
смог привыкнуть к радио. Лишь во время войны и в последние годы жизни
иногда прислушивался к голосу диктора-«болтуна», но недоверчиво
воспринимал радостные передачи. Думается, отец знал настоящую жизнь
значительно полнее и лучше, чем много и красиво говоривший диктор.
Вслед за радио в горнице появился письменный стол, за которым
можно было спокойно выполнять школьные задания. Для старшего сына,
увлекавшегося черчением, родители купили особую чертёжную линейку и
готовальню с набором рейсфедеров, циркулей и пр. Рядом со столом
поставили небольшую этажерку. На ее полках появились не только
учебники, но и художественные произведения ( А. Пушкин, М. Лермонтов,
Л. Толстой, М. Шолохов, Вальтер Скотт, Майн Рид и др.).
Во второй половине 30-х годов началась активная электрификация
города. На высоких уличных столбах со сверкающими белыми
изоляторами монтеры укрепляли фонари.. В соседних домах, где жили
начальники, зажглись «лампочки Ильича». Но в нашем их не было.
Мальчишки часто задавали отцу один и тот же вопрос: «Когда у нас будет
свет? Ведь столб рядом». Ответ звучал коротко и неопределенно:
«Погодите. Скоро проведут и к нам». Как долго придется ждать это
«скоро», никогда не говорил. Взрослые знали, что электрический свет
дешевле и удобнее, чем привычный, но ведь «придется тратить деньги на
провода и лампочки», – объяснял отец. И все же отнес заявление в
«электрическую контору», потом несколько раз заходил туда, чтобы
услышать
по нему еще не принято. Очередь не подошла». На вопрос: «Когда
подойдет?» следовал стандартный ответ: « Мы Вам обязательно сообщим.
В свое время».
Конечно, в эту контору могла бы пойти Шура. Ее многие знали в
городе как передовую работницу Ударницу, стахановку, не раз награждали
премиями и грамотами. Но пробудившийся в ней самолюбивый, как у отца,
характер не позволял сестре кого-то просить. Решили терпеливо ждать:
«Дойдет и до нас очередь. Когда-нибудь».
Жизнь в нашем доме менялась совсем незаметно для постороннего
глаза. Может, слишком медленно – для мальчишек.. И все же хочется
вспомнить еще одно, небольшое, но по-своему знаковое событие,
связанное с отцом.
Недалеко от нашего дома находился небольшой сквер-садик со
странным для Уральска названием «Металлист» (раньше здесь обычно
105
отдыхали мелкие чиновники и приказчики). В летние вечера часто
выступал местный оркестр, собирались ребята и девушки – любители
танцев, демонстрировались новые кинофильмы, проводились молодежные
беседы, читались лекции, иногда выступали местные журналисты и
столичные писатели, случайно занесенные попутным ветром в Уральск
(среди них – В. Иванов, В. Правдухин, А. Толстой и др.).
Я, как и все «опытные» городские ребята, самостоятельно попадал в
садик: находил щель в заборе или обманывал контролеров, чтобы
посмотреть очередной кинофильм и полюбоваться фонтаном в
центральном круге. Увидев все «хорошее», спокойно возвращался домой:
танцы и лекции меня тогда не интересовали.
Зимой танцевальный круг заливали водой, и он превращался в
неплохой каток. Мальчишки старались обязательно побывать там. В
распоряжении братьев находилась лишь единственная пара когда-то
знаменитых «снегурок». Их крепко прикручивали веревками к валенкам.
Других коньков у нас не было: разве мог отец тратить деньги на не нужные
в хозяйстве вещи? Но однажды (в конце 38-го года) младшие братья
увидели у Грини новые, блестящие «дутыши» на ботинках. Такие коньки в
нашем городе имели лишь некоторые взрослые.
Ни Володя, ни я не могли понять, как отец согласился купить
старшему сыну такие дорогие коньки. Наверное, мама объяснила ему, что
Гриня уже не мальчик (шел 18-й год) и ему не к лицу кататься на старых