Мы родились и жили на Урале–реке...
Шрифт:
сразу же послышались различные предположения - догадки: одни
157
говорили, что поедут в Саратов; другие утверждали, что поезд на
ближайшей станции “развернут” в сторону Чкалова .. Но большинство
провожавших почему - то было твердо уверено в том, что уральцев сразу
же отправят на фронт. А что дальше будет? - можно было лишь гадать...
Но все знали, что ничего радостного и светлого на войне никто не найдет...
Пожилые
фронт, успокаивали рыдающих матерей и жен : ”На все воля
Божья...Просить надо нашего Заступника.. Только он защитит тебя, твоего
сына и мужа.. А как же иначе?..”
...Раздался пронзительный гудок паровоза... Дальше, как в прошлом
году...Двери вагонов со скрипом и грохотом закрылись, в небольшом
оконце мелькнуло чье - то лицо....Состав, сначала как бы нехотя, медленно
двинулся с места, но затем колеса вагонов бойко застучали по рельсам...
Поезд набирал скорость... И через несколько минут скрылся за
поворотом...У железнодорожного полотна остались лишь задумчивые
старики и рыдающие женщины с детьми, еще не до конца верящие, что их
родных “увезли” в дальние края...
11
Город менялся... Потемнел, окутанный суровым душевным сумраком.
В его облике появилась заметная жесткость. Уральск терял свое
традиционное спокойствие, добрую приветливость и загадочную красоту.
На высоких уличных столбах погасли ночные светильники. Темные
шторы закрыли окна контор и комитетов. Водный бассейн (“басейка”, как
говорили мальчишки) незаметно быстро высох, как и арыки, спасавшие
город во время летней жары. Молодые кустарники и деревья, совсем
недавно ставшие веселым украшением многих городских улиц, теряли
свою свежесть. Лето, еще недавно блиставшее богатством красок и
радовавшее горожан мягкой приветливостью, незаметно теряло свою
прелесть и свежесть..
В городе неожиданно, без объяснения причин, “закрылись”
центральные продуктовые магазины. На улицах увеличилось количество
милиционеров и военных. Теперь они встречались на каждом шагу:
проверяли документа у прохожих, особенно настойчиво у мужчин.
Горожане болезненно чувствовали голос пока далекой, но уже
приближающейся к ним войны. Никто не понимал, что все - таки
происходит на фронте. Неужели наша армия не может остановить и
разгромить немцев?.. Встревоженный Уральск, еще не забывший
трагедию гражданской войны, готовился к будущим серьезным
испытаниям...
158
Перемены коснулись и родного дома... Сестра теперь работала
любую смену - и днем, и ночью. Дирекция фабрики не обращала внимания
на то, что у нее - маленький ребенок. Здоровых мужчин в цехах не
осталось... Грузчиками и кочегарами трудились старики, едва
справлявшиеся с тяжелой работой. Иногда их помощницами (правда, не
очень сильными и активными) на два - три часа становились молодые
катальщицы...
Днем в нашем доме оставалась лишь мама с Костей и внучкой. После
первых горьких военных дней она немного (думается, чисто внешне)
успокоилась.. В начале июля мы получили письмо от Грини, в котором он
рассказывал о каких - то “специальных” занятиях, службе и отдыхе,
описывал небольшое ( польское? белорусское? ) местечко и его
жителей.. Радостное, светлое письмо, которое раньше обрадовало бы маму.
Но ее встревожила дата...Письмо сын отправил 15 июня, т. е. он сообщал о
своей жизни за неделю до начала войны... А где он сейчас? Что с ним?..
Эти и другие вопросы оставались без ответа. Отец старался успокоить
маму : “Подожди хотя бы немного... Вот придет другое письмо, и мы
тогда все узнаем...” Но другого письма ни родители, ни братья с сестрой
никогда не получили...
В свободные от кухонно - домашних дел минуты мама читала старые
письма Грини... Читала - и плакала... Каждый день молилась “за здравие
раба Божия Григория...” Но ни чтение писем, ни молитвы не приносили ей
душевного покоя и желаемой уверенности в том, что “все благополучно
закончится” .. Отец, не выносивший детских жалоб и женских слез, порою
не выдерживал и “срывался” в громком крике: ”...Зачем ты его раньше
времени хоронишь?. Он живой...“ Но, кажется, и сам уже не верил, что
придет добрая весть от старшего сына.. ...
Володю и меня отец отправил на бахчу: “Нечего все дни дома
балберничать (т. е. бездельничать, “дурака валять”), делом займитесь...”
Коротко, но твердо еще раз объяснил наши обязанности: регулярно и
аккуратно пропалывать весь участок, беречь арбузы и тыквы, вовремя
“снимать” спелые дыни ( “...помните, они не должны перезревать...”),
следить за подсолнухами ( “...гоняйте скворцов и воробьев...”) и вовремя
“обивать” их, чтобы не “пропали” семена.. Каждый день мы были обязаны
собирать ведро вороняжки... И еще: “Проверяйте через день соседнюю
лощину. Там у нас картошка...Боюсь, что зима будет холодной, тяжелой и
надо приготовиться к ней уже сейчас, а с картошкой будет легче..”
... Возникло странное, несколько загадочное “недоразумение” (как