Мы все актеры
Шрифт:
РУСТАМ: Похоже, сейчас берут верх змеиные куртки.
ПАРЕНЬ: Как ты их, блин, припечатал… змеи и есть.
РУСТАМ: Не я, а мой бывший хозяин…ее вот отчим… ему патент.
ПАРЕНЬ: Мне всё равно… пусть твое будет. А вас, ребята-девчонки, я запомнил… сектор Г, стенд 264. Без этого нельзя… чай, примечай, отколь чайки летят. Меня звать Алехой. Всю Россию я объехал – с Алехой, даже в Турции бывал. Вот ты и есть турок… ладно, мне по фигу… будешь братан… чурка так чурка… где наша не пропадала, с кем не сидела… с пятнадцати лет, небось .
ЛЕНА: Закрой варежку, кровь хлыще. Вон ворота.
Снимает без стесненья колготки, перетягивает ими руку парня. Парень вскакивает, как Ванька-встанька, накидывает на плечо рогожку.
АЛЕХА: Адью, мерси (исчезает).
МЕНТ (к Рустаму и Лене, даже не взяв под козырек): Пройдемте в отделенье.
В отделенье милиции Лена беспокойно поглядывает в окно на тележку. Рустам еле косит туда глазами.
МЕНТ (Рустаму, разглядывая студбилет): Студент… зачем на рынке оказался?
РУСТАМ: Ботинки хотел купить
МЕНТ: Покажи деньги. (Рустам показывает, мент забирает. Лене, смотря в паспорт): Подмосковная прописка… товар Ваш? продавщица? (Лена кивает.) А этот тип откуда взялся?
ЛЕНА: Помог довезти… я хозяина пуще стрельбы боюсь… без товара не уйду.
МЕНТ: Ладно, пусть хозяин придет… с договором об аренде торговой точки. Вы двое ступайте… тележку с товаром оставьте.
Рустам медлит, Лена тянет его за рукав.
Мунис в европейском платье на дискотеке. Ноги подламываются на высоченных каблуках. Подходит парень по имени Алишер.
*АЛИШЕР: Мунис, тебе тут не место. Наши девушки здесь не бывают. Откуда это платье, туфли? так и домой не пустят. Пойдем со мной… ты как сестра мне… я спасу тебя… возьму замуж, если окажется, что ты еще никого не знала… скорей, не то выйдет сплетня… скорей, Мунис.
*МУНИС: Нет… я тебе не верю… себе не верю… никому не верю. Всё, что творится в Черкизове, известно у нас, и наоборот. Рустам любит женщину с ребенком, ее зовут Лена, они как одно существо. Ступай, Алишер. Я положу свой алмаз на наковальню, и пусть его разобьют.
Мокрая осенняя листва под стенами Преображенского монастыря. Лена затыкает поролоном окошко в кабинете ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ У нее новое лицо, будто актрису заменили в сериале.
ЛЕНА: Какие-то вы оба… не как все.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: От такой же слышу.
ЛЕНА: Я-то что… мать всю жизнь была непутевая… яблочко от яблони недалёко падает. Я в восемнадцать расписалась, в девятнадцать развелась.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Нет, нет… если хочешь знать мое стороннее мненье, в тебе есть что любить… очень даже есть.
ЛЕНА: Сейчас, может, и есть, а раньше не было. С кем поведешься, от того и переползет.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Я не шучу. Ты человек апостольского склада, способный всё оставить и следовать
ЛЕНА: Ну куда я от ребенка… никуда.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (поет немного надтреснутым голосом, с отменной артистичностью): Но младенец в ко-олыбе-ели, слы-ы-ышишь? слышишь, пла-ачет, пла-ачет и-и зовет. Не смущай, не смущай мою ду-у-у-ушу.
ЛЕНА: Вот и я говорю… вы оба какие-то не такие.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: А я говорю – ты не таковская. Поговорили, называется.
Рустам и Лена, взявшись за руки, подходят к дому на Преображенке. Спешат, сворачивают уже к подъезду. Из темноты выныривает Алеха.
АЛЕХА: Голубки… я на рынок-то не хожу… он не наш сейчас… до поры. Что так бежите? времени на личную жизнь не хватает? угадал?
ЛЕНА: Да нет… хотим навестить одного старика.
Старик, не будь плох, уж высунулся в окошко и, незамеченный, слушает.
АЛЕХА: Знаю… видел дедушку… проследил за вами дважды от рынка.
ЛЕНА: Какого хрена? Тебе вроде бы добро сделали. Сказал тогда – адью, мерси… стало быть, адью… проваливай… на кой ты нам сдался.
АЛЕХА: Ага… адью… адъютант… прощайте, тетенька!
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (из окна): Ты, парень, шибко грамотный. Заходи, коли так нужно. Не стой столбом.
Сидят. Алеха в кресле-качалке, ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ с Леной на диване. Рустам на ковре у Лениных колен.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Ну так что?
АЛЕХА (качается): Где-то мне надо пересидеть. Возле материного дома топтун, дружков забрали, а бабы мои все пуганые. Их с двух сторон достают – менты и змеиные куртки.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Намек понял. Ладно, поживи, у нас неплохо, а я на тебя погляжу… каких только людей у нашего царя нет. Займешь ту комнату, большую… когда они тут (кивает на Лену и Рустама), тебе остается кухня. Там широкая лавка с шерстяным ковром… можешь и полежать.
АЛЕХА: Ладно, я пока добрый.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Скорее я.
АЛЕХА: Это мы потом рассудим, дедуля, кто добрей… лично я очень даже могу озвереть.
РУСТАМ (взрывается): Учитель, гоните его… я их тут уже разглядел, блатных… они не знают, что такое благодарность.
ЛЕНА: В шею… Иннокентий Александрыч, в шею гоните!
Алеха показывает нож. Рустам тоже.
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (Рустаму): Уж и с ножом… тоже мне пацифист.
АЛЕХА (прячет нож, открывает ногой дверь): Попомните меня, голубки… адью, старый сводник… (распаляется) …кровью харкать будете!
ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: М-да… непересекающиеся миры.
Рустам в темноте идет по улице. Снова снег, фонари, и ставшая родной свиридовская мелодия играет с Рустамом: то подойдет поближе, то отлетит куда-то вдаль. Улица время от времени превращается в проезжий тракт, фонари в верстовые столбы, а освещенные окна многоэтажных домов в дрожащие огни печальных деревень. Рустам не вдруг замечает, что рядом с ним идет Али.