На афганской границе
Шрифт:
Мы отошли в сторонку.
— Я… я просто хотела вас поблагодарить лично, Саша, — опустив глаза к своим ботиночкам, сказала девочка, — Если бы не вы, мы бы и правда не отделались испугом, наверное. Точно попали бы в какую-то еще более неприятную ситуацию.
— Да ладно, не стоит. Тут любой мужчина бы заступился.
— Но на платформе было много мужчин, — девушка раскрыла широкие темно-голубые в темноте глаза, — а заступились только вы. Ну и ваш друг еще. Ему тоже от меня спасибо передайте.
— Хорошо, — я улыбнулся.
—
— Вы уже поблагодарили. Ничего больше не надо.
Девушка задумалась на мгновение, потом сказала.
— Скажите, вы копченую рыбу любите?
— Люблю, — хмыкнул я.
— У меня папа — заядлый рыболов, — торопливо начала девушка, как бы застеснявшись того, что заговорила про рыбу, — он у меня, как наловит да как насушит-накоптит, что мы с мамой и младшей сестрой, не знаем, куда ее девать. Я к дяде с тетей еду. Завтра выхожу. Вот и везу ей гостинцев рыбных. Если я один вам отдам, они не обидятся.
— Не стоит, Нина. Хватит вам.
— Нет-нет! Я настаиваю!
Я вздохнул.
— Ну если настаиваете, я не откажусь.
— И еще…
И без того смущенная девочка, вдруг засмущалась так, что мне показалось, она вот-вот провалится сквозь землю. А Нина между тем достала аккуратно сложенную записочку из кармана, протянула мне.
— Что это?
— Мой почтовый адрес, — ответила она, пряча глаза. — У меня никогда не было друга по переписке. А между тем… мне кажется, это очень интересно. Особенно если дружишь с военным. Вы можете рассказывать мне какие-нибудь истории из армии. Да и вам, наверное, приятно будет, если кто-нибудь пришлет вам письмо в ответ.
Эх, Нина-Нина… Хорошая девочка Нина… При других обстоятельствах, я бы, наверное, и согласился на такое предложение. Да только… Только по меркам моей жизни, Наташа, супруга моя, ушла в мир иной совсем недавно. Горевал я по ней до самого конца. Да что уж там, и сейчас горюю и скучаю. Мечтаю увидеть ее снова. Молодой. Так что прости, Нина.
— Извините, — сказал я вежливо, — но я не могу это принять.
Девушка погрустнела. Потом вдруг улыбнулась. Видно было, что так она пытается спрятать свое разочарование.
— Я понимаю. Ну, тогда… Тогда пойдемте за рыбой?
— Пойдемте, — с искренней добротой сказал я.
Машко не мог уснуть. Алкоголь, после всего случившегося, будто выветрился из головы, и его место заняли неприятные мысли. Мысли о Селихове.
— Вот уж этот… Саша… Сучек…
Чувство стыда и злости смешались у него в груди и закрутили настоящую бурю эмоций. Он одновременно ненавидел себя, за то, что струсил, когда сказали про прокуратуру, и Селихова за его наглый тон. Как простой призывник, ноль без палочки, мог опозорить его, молодого офицера? Как он мог с ним разговаривать так пренебрежительно и дерзко? Это было
Его бурчание разбудило лейтенанта Свиридова. Тот заворочался, захрапел, потом медленно поднялся с нижней полки, выпил остывшего чаю.
— А чего вы не спите, товарищ лейтенант? — Спросил он.
— Ай, — отмахнулся Машко.
— Все переживаете? — Свиридов зевнул. — Да ладно вам. Могла быть и хуже. А так никто ни за что по шапке не получит.
— Ниче ты не понимаешь, — разозлился Машко, — старослужащий, а все равно салага!
Свиридов потер свой птичий нос, проморгался удивленно, и будто бы даже обиделся.
— От Селихова этого одни проблемы, — опять забурчал Машко. — В первый же день он мне не понравился. Так и знал, что солоно с ним хлебнешь!
Свиридов потер глаза. Машко снова забухтел:
— Вот было бы, как в прошлом году: привез призывников, сдал командиру и забыл, так нет же! Мне с ними возиться теперь весь КМБ! Пока по заставам назначения не получат! А я этого Селихова уже не перевариваю! Не люблю его так, что… Что кушать не могу!
— Товарищ лейтенант, ну разве оно того стоит? — Удивился сержант. — Ну получилось неприятно, ну и что? Через месяц никто и не вспомнит!
— Никто не вспомнит?! Да если кто из офицерья нашего узнает, на смех меня подымут!
Сержант нахмурил брови, скорчил непонимающую физиономию.
— Ну ниче… — прошипел Машко мрачно, — вот доберемся до отряда… ну я этому Селихову устрою…
Следующим днем дорога стала веселее. Нина подарила мне большую копченую щуку, и мы купили четыре трехлитровые банки пива на первой же большой станции.
Под душистую рыбку, настоящее советское пиво заходило только в путь! С нами выпил даже Сержант Свиридов.
Дембеля между тем утихли. Водку у них отобрали, и теперь они ходили грустные и унылые, словно гнилые пеньки.
К вечеру, что не мало меня удивило, к нашей купешке подошел челкастый дембель Ваня.
— Сашка… — начал он низковатым хмурым баском, — ты это… Тебя можно на минутку?
Мы с парнями переглянулись. Дима смотрел на дембеля с интересом. Уткин напрягся. Пугливый Мамаев, как и полагается, испугался.
— Ну можно, — я встал с лавки, — чего тебе?
— Если его отводишь, я тоже пойду, — зло выпятил грудь Уткин.
— Да успокойся, дружище, — примирительно поднял руку Ваня, — я просто поговорить хочу. Больше ниче такого.
— Тут разговаривай, — приподнял я подбородок.
— Я ничего злого не замыслил, Саша. Честное слово. Но хотел бы тет-а-тет. Ну, наедине то есть. В тамбуре.
Я недоверчиво приподнял бровь.
— Пожалуйста, — смутился челкастый Ваня, и это меня убедило.
— Ну лады. Пойдем.
В тамбуре тарахтело. Вагоны ходили ходуном относительно друг друга.
— Ну? Че хотел-то? — спросил я.