На берегу незамерзающего Понта
Шрифт:
«Я рюкзак занесу и все».
Этой фразы хватило, чтобы в матери включилась временно выбитая из колеи хозяйка. Хозяйка не только дома, но и целого пансионата. И вообще — по жизни.
«Цыц! Разогнался! А ну живо в дом, на кухню. И переодеваться! Холодно. Гена-а-а!» — последнее звучало в сторону гаража, где ковырялся их рабочий. Мирош, мастер спонтанных решений и импровизаций по ходу пьесы, кажется, и сам растерялся.
«Да я только рюк…»
«Гена-а-а! Джинсы и рубашку тащи!»
«Чего?!» — окончательно обалдел Иван.
А двадцать минут спустя
Никто, кроме Польки, появившейся в кухне в сухом платье и с распущенными волосами.
«Надолго обосновался?» — спросила она со смехом.
«Пока не согреется! — безапелляционно ответила мать, не дав адресату вопроса и рта раскрыть. — Или ты хочешь, чтобы он заболел? Между прочим, твоя прабабушка от пневмонии умерла».
«Сейчас с медициной получше», — посчитал своим долгом вставить Мирош и посмотрел на Полину, дескать, это все не его вина.
«Только ты учти, что теперь ты от него не избавишься», — сказала Полина матери, проигнорировав Ивана, и сунулась к чайнику. Горячего чаю хотелось и ей.
«С пирогом!» — заключила Галка, отрезая огромный кусок, точно такой же, как у Ивана, и выкладывая его на блюдце.
С тех пор он еще несколько раз появлялся в материной кухне, где его вдохновенно подкармливала тетя Галя, да и Татьяна Витальевна не скрывала своих симпатий к Мирошу. Она нередко тоже усаживалась за стол, и они вместе пили чай с пирогом, что совершенно не укладывалось в голове Полины. Чтобы мать при наличии отдыхающих выкраивала время для чаепития в разгар дня? Это скорее походило на бредовое сновидение, чем на объективную реальность.
Сама же Полина по-прежнему не определилась в своем отношении к Мирошу, к тому, что как ни крути, а он есть в ее жизни. Теперь еще и с гитарой, с которой стал таскаться по электричкам вскорости после чаепития. Полина не знала, куда ей деться от этого скомороха. И каждый раз при виде его она сообщала космосу: «Этот мальчик не со мной». Но судя по всему, космос ее не слышал.
А «мальчик», между тем, вдохновенно горланил в вагонах, выводя из себя и Полину, и окружающих:
Мне кажется, Кощей был наркоманом.
Недаром смерть его на кончике
Иглы.
И самые бесцветные углы
Ему шептали что-то о неглавном.
Мне кажется, он был порою пьян.
Влюбленный слишком в собственное
Сердце,
Был
Сдержать пытаясь кровь из рваных ран.
А потом, широко улыбаясь, уточнял: «Экспромт!»
То, что он был мастером экспромта, Полина поняла задолго до подобных серенад и усвоила крепко. Его явление сначала с браслетом, а потом с маслом совсем не удивило, но озадачило вопросом: идти или не идти на концерт.
Ей было интересно посмотреть, с чем едят славноизвестный Z-fest, о котором она, конечно же, много слышала, да и происходящее на нем нередко доносилось до ее ушей, подгоняемое порывами ветра.
Заядлой фестивальщицей Полина не была ни по характеру, ни по образу жизни. Но возможность заглянуть вовнутрь феста взволновала. Она тщательно взвешивала все «за» и «против», в то время как главным аргументом и с той, и с другой стороны были «Мета», участвующая в концерте, и Мирош — неотъемлемая часть вечера.
Катализатором стала мать. Время неумолимо клонилось к вечеру. Татьяна Витальевна закончила селить «новеньких» и теперь сидела над квитанциями за коммуналку и пыталась выпить чаю, который обычно так легко у нее выпивался, когда недотрубадур маячил на их кухне.
— Галка сказала, Ванька самоуправством занимается и облегчает наш быт, — как бы между прочим бросила она присевшей рядом ужинать дочери.
— Что взять с малахольного? — пожала плечами Полина, уплетая за обе щеки плов.
— Долго мурыжить своих мужиков собираешься? — не поднимая головы, поинтересовалась мать.
— Никого я не мурыжу, — насупилась Полька.
— А как это называется? Любишь только себя.
— Не только.
— Бе-бе-бе, — рассмеялась Зорина-старшая, высунув кончик языка. — Тогда не объяснишь, почему пока твой Стас где-то в астрале на паузе завис, это чудовище голосистое наши качели смазывает?
— А я тебя предупреждала! — вскинулась Полина. — От него теперь не избавиться. Разве только применить радикальные меры.
— А мне он нравится. Смешной.
— Смешной, — согласилась дочь и снова уткнулась в тарелку. Что ей делать с этим смешным — по-прежнему оставалось главным, неразрешаемым вопросом.
— И еще я за него болею, — добавила зачем-то Татьяна Витальевна. — Ты потому и злишься, что он твою жизнь, как одеяло в пододеяльнике, хорошенько встряхнул. Еще не поняла, что так лучше.
— Кому?
— Тебе. В конце концов, если бы тебе действительно было все равно — давно бы отвадила.
— Научишь? — Полина подперла голову рукой и воззрилась на мать.
— Мои методы тебе не подойдут, — неожиданно помрачнела Татьяна Витальевна. — Вряд ли ты готова поменять город обитания. Но если бы ты сама точно знала, что со Стасом, никакого Мироша в помине не было бы. А так… он тебе нравится.