На боевом курсе
Шрифт:
В одном из боевых вылетов мы довольно удачно начали штурмовать противника, и он залег в укрытии. И вот видим, как наша пехота-матушка, воспользовавшись замешательством врага, поднялась в атаку. Это вдохновило нас, летчиков. Мы перестроились в круг и стали методично давить врага: сначала сбросили бомбы, потом эрэсы, заработали пушки, пулеметы. Прижали к земле гитлеровцев, не дали вести организованный огонь, и наши войска взяли рубеж. Успех, конечно, не так уж велик, но для командира того стрелкового полка, может и стрелковой дивизии, важный.
На другой день появился приказ, в котором вчерашний
Я часто ставил себя на место пехотинца. Нам было тяжело. А как пехоте? В одной шинели, валенки - и те не у всех, чаще ботинки с обмотками, когда мороз тридцать-тридцать пять градусов! Хлеб замерзал. Каша стыла на ходу. Сколько же при этом наш солдат вытащил на себе пушек, автомашин! Сколько на себе, буквально на горбу, перенес грузов, боеприпасов!
Сейчас, по прошествии многих десятилетий, думаешь о тех давних военных годах и невольно понимаешь, что мы практически всю войну учились - учились воевать.
И 1943 год прошел наряду с боевыми действиями в учебе. Я старался учить своих подчиненных - внимательно следил за действиями каждого летчика в полете, подмечал недостатки, потом объяснял, как лучше от них избавиться. Делая это, стремился, чтобы летчик хорошо понял и глубже осознал то, о чем идет разговор. Воспитывал в нем способность мыслить, анализировать бой, делать из участия в нем практические выводы.
Однажды мой заместитель майор Сухих повел группу - одиннадцать самолетов на подавление артиллерийских и минометных батарей противника. Группа вернулась и Сухих доложил, что здание выполнено. Вдруг, через некоторое время начались неприятные разговоры: кто-то ударил по своим войскам. На войне и такое бывало. Подозрение упало на группу Сухих.
В полк прилетели штурман армии полковник Голиадзе, штурман корпуса подполковник Осипов. Голиадзе с чисто грузинским темпераментом пристал ко мне и майору Сухих прямо-таки с ножом у горла, требуя признания, что удар по своим нанесла группа нашего полка. Положение надо сказать, складывалось критическое. А тут еще, не дожидаясь конца расследования, командующий воздушной армией генерал Папивин телеграммой объявил, что удар по своим нанесла группа 893-го полка. Командира полка, то есть меня, предупредили о неполном служебном соответствии за низкую боевую выучку группы, а ведущий группы майор Сухих был отстранен от занимаемой должности, его предавали суду военного трибунала.
– Ну вот, пока мы расследовали, командующий виновников нашел сам, заключил Голиадзе.
Собрали всех летчиков. Сухих переживал, но самообладания не потерял и клятвенно заверил, что удар нанес там, где ему было указано. Все летчики подтвердили это. Однако их заверения всерьез не воспринимались. Голиадзе уже собрался улетать, когда Осипов несколько несмело спросил:
– А летчики разве не фотографировали результаты удара?
Тут разом заговорили Жучков и Пунтус, что, конечно, фотографировали, что это они сделали.
Срочно отправили машину в штаб дивизии - он находился в километре от аэродрома. Оттуда из фотолаборатории привезли фотопланшет. Начали тщательно
Голиадзе уже в добром тоне тогда заключил:
– Командир полка, что ты наделал? Я думал, что нашел виновников, а вы мне здесь опрокинули все. Теперь опять мотаться - искать виновников!.. И уже серьезно, как вывод - всем летчикам: - Убедились, что такое фотоконтроль? Он вас спас...
Командир дивизии провел обстоятельный разбор того случая. А на второй или третий день мы получили телеграмму, которая исправляла ошибку, - наказание отменялось. Теперь генерал Папивин объявлял всем летчикам благодарность за умелые боевые действия, а майора Сухих приказал представить к награде. Мне, как командиру полка, он объявил благодарность - за хорошую боевую выучку летчиков.
С тех пор фотоконтроль результатов боевых действий в полку, да и во всей дивизии стал законом.
Всем летчикам приносил неприятности огонь зенитной артиллерии противника и истребителям, и бомбардировщикам. Но наибольшую опасность он представлял для нас, штурмовиков, мы действовали на малых высотах и над целью находились не пролетом, а довольно долго. Противник вел огонь по штурмовикам из всех видов зенитной артиллерии, наиболее опасен был огонь автоматических 20-миллиметровых пушек "Эрликон".
После многих потерь мы, однако, научились локализовать, уменьшать опасность поражения. Существовало два способа борьбы с зенитной артиллерией: первый - уклониться от него, то есть маневрировать, второй - уничтожить батарею противника своим огнем. Мы пошли по пути сочетания их. О маневре уже говорилось. А вот подавлять, уничтожать зенитки оказалось не так просто. Обучать этому всех наших летчиков мы начали на полигоне. А при боевых вылетах подавление зенитной артиллерии поручали только наиболее подготовленным и умелым.
Пары подавления обычно шли на флангах боевого порядка всей группы штурмовиков. Обнаружив зенитки - в основном по огню, - эти пары устремлялись на батареи и с помощью эрэсов, пушек и пулеметов заставляли противника замолчать.
Нередко складывалась дуэльная обстановка - когда батарея противника вела огонь по штурмовикам, а штурмовики пикировали на батарею. Тут уж - кто кого! Побеждал тот, у кого нервы крепче, больше выдержки. И разумеется, кто лучше умел стрелять.
Нам, штурмовикам, было ясно: разбить батарею - это значит, с боевого курса на пикировании ни в коем случае не сворачивать. Отвернешь врага не уничтожишь, а он тебя может сбить. Поэтому собрался с духом, зажал нервы в кулак пикируешь, прицеливаешься, на определенной дистанции открываешь огонь и бьешь противника в упор. Боевой азарт велик, но зарываться нельзя. Надо в доли секунды вывести самолет из пикирования. На выводе из пикирования перегрузки очень большие - четырех-пяти и более кратные. Скажем, если твой вес равен шестидесяти килограммам, то при пятикратной перегрузке он будет равен тремстам.