На бывшей Жандармской
Шрифт:
Николка с Ахметом тоже стали слушать. Они поняли, что в городе еще не бывало таких тяжелых дней, как сейчас. Что белочехи появились здесь не случайно: все делается по коварному плану врагов революции.
Белочешские офицеры, подкупленные англо-французской и американской буржуазией, обманули своих солдат, сказали им, что большевики мешают проехать на родину. А сами никуда не торопятся. Три дня тому назад белочехи захватили ночью склады ревкома с оружием. Теперь вошли в город и открыто занимают его.
Оружие
— Трудно, товарищи, но надо бороться, — продолжал товарищ Кущенко. — От имени большевистской организации, от имени Совдепа и ревкома предлагаю всем молодым красногвардейцам покинуть город и пробираться на соединение с основными силами. Наши соседи, железнодорожники, тоже проводили своих…
— Домой бы сбегать, с матерью проститься. Хлеба на дорогу прихватить, — робко попросил молодой рабочий.
— И думать об этом нельзя! Каждую минуту сюда могут нагрянуть враги, — строго прервал его Иван Васильевич.
— Ничего, сынок, иди. Мать и так благословит на святое дело, — проговорил отец рабочего и обнял сына.
Только отряды красногвардейцев успели скрыться в лесу, подступавшему с правой стороны к заводу, как к воротам подошли вооруженные белочехи.
Вскоре завод был оцеплен со всех сторон. В проходной и возле дверей мастерских встали патрули.
Больше здесь делать было нечего, и друзья отправились по занятому врагом городу. Солнце будто застыло, повиснув багровым шаром над крышами домов. Напряженная предвечерняя тишина охватила рабочие поселки.
Зато городские богатеи высыпали на улицы.
— Пожалте в лавочку-с! Лучший товарец приберег для дорогих гостей.
— Откушайте балычка! Ветчинки-с! Для вас хранили, спасители вы наши, — низко кланяясь, зазывали офицеров лавочники и содержатели кабаков.
Из освещенных окон богатых домов неслись песни и смех, гундосили граммофоны. По улицам ходили военные патрули.
Николка с Ахметом почувствовали себя лишними в родном городе, где все изменилось, перевернулось. Наконец, Николка не выдержал:
— Знаешь что, Ахметка? Пойдем своих догонять.
— Айда, — понял друга Ахмет. — Винтовка есть, патрон тоже…
Но уйти в Красную Армию ребятам не удалось…
Последний ужин
Черная туча плотным пологом повисла над крышей дома, над тревожно спящим поселком, двигалась медленно, тяжело.
Вот она подползла к луне, и та исчезла. Стало темно и жутко.
Федя прижался к теплому плечу матери и не отрывал глаз от почерневшего неба.
— Что папы так долго нету? — тихо спросил он.
Александра Максимовна ничего не ответила. Лишь коротко вздохнула и погладила сына по голове.
Не
Далеко в конце улицы пропел петух. Остальные будто того и ждали. Тут и на часы не смотри: двенадцать. Петухи время знают.
Сонно брехнул соседский Полкан. Ему ответил другой пес. Наконец, все смолкло. Только где-то цокали по мостовой конские подковы.
Но вот послышались торопливые шаги. Звякнула железная щеколда.
— Папа идет! — Федя метнулся в сени.
— А тебе, сын, чего не спится? — пригнувшись, Иван Васильевич перешагнул порог. Федя обхватил шею отца руками, прижался к нему, ощутив знакомый табачный запах.
Отец осторожно отстранил сына и начал поспешно раздеваться. Повесив пиджак и кепку на гвоздь возле дверей, Иван Васильевич достал с полки рыжий портфель, вытряхнул из него кучу бумаг и стал быстро их сортировать, раскладывать.
Федя вгляделся в лицо отца. Оно потемнело и осунулось. Глаза казались большими, губы сурово сжаты. А на лбу — морщины.
— Что еще случилось? — тревожно спросила Александра Максимовна.
— Да-да… случилось, — пробегая глазами бумажку за бумажкой, ответил отец. Потом он словно очнулся: — А, Саша… Ты что? С ужином возишься? Не до ужина сейчас… Помоги-ка мне.
Иван Васильевич собрал со стола отложенные бумаги и целой охапкой понес их к печке.
— Теперь еще и казаки нагрянули… По всем поселкам шарят. Могут и к нам явиться. Все эти бумаги надо сжечь до единой… Люди пострадают, — услышал Федя приглушенный голос отца. Сын так и стоял возле стены, широко раскрыв глаза.
Отец подносил каждую бумажку к огню, вспыхивало яркое пламя, бумажка корчилась, превращалась в черный пепел.
Когда сгорела последняя бумажка, мать открыла заслонку, замела заячьей лапкой пепел в загнетку и перемешала с золой. А на огонь поставила чугунок и подбросила щепы.
— Вот и все, — проходя мимо Феди к рукомойнику, отец пошутил: — Что нос повесил, герой? Мы еще повоюем! Придет и на нашу улицу праздник!
— А с тем как? — озабоченно кивнула головой Александра Максимовна на входную дверь.
— Да-а, это на огне не спалишь… Будем надеяться, что не догадаются искать на самом виду. Идем-ка…
Они вышли в сени. Там, за дверью, стоял огромный сундук, окованный железом. В него складывали старые шубейки, ботинки, пиджаки — все, что уже и носить нельзя и выбросить жаль: авось пригодится в хозяйстве. Туда же на лето складывали пимы, пересыпанные нюхательным табаком, чтобы не съела моль.
Федя видел, как мать зачем-то взяла половичок и постелила на крышку сундука, а сверху нагромоздила перевернутые ведра, туески, горшки, словно сундук стоял там для просушки кухонной утвари.