На двух берегах
Шрифт:
Щелкая семечки, Ванятка картинно подносил козью ножку, затягивался: семечки ничуть ему не мешали.
На посиделках под резкие звуки трофейного аккордеона он учил девушек-украинок танцевать полечку, краковяк и падеспань так, как танцевали их в его деревне.
Девушки приходили кучками, держались робко, стеснялись кавалеров.
Приходили девушки принаряженными в белые кофты, которые оттеняли их смуглые темноглазые лица, со многими монистами, в цветных юбках с передниками и босые.
Танцевать с ними следовало осторожно, чтобы под солдатский ботинок не попади
Пощелкивая семечки, Ванятка ходил среди девушек, бесцеремонно разглядывая их, пуская колечки дыма, трогая мониста. Девушки закрывали руками мониста, отодвигались, отбегали, краснели, прося:
– Та не чипайте! Та не замайте!
– А тогда для чего пришла!
– строжился Ванятка, шагая за девушкой.
– Та побачить.
Ванятка цапал девушку за руку, та делала вид, что упирается, говоря:
– Та ось вы яки? Та хиба ж можны так? Та не замайте!..
Но Ванятка не обращал на это внимания:
– Ось такий! А ты думала!
– Ты кто? Фрося? Ганя? Наталка? А ну!
– кричал он парню с аккордеоном, - вдарь еще разик краковяк!
Он тащил девушку в круг, другие девушки подталкивали ее, музыкант «вдарял» краковяк, и Ванятка, сбив пилотку на затылок, выделывал фигуры, подмигивая девушке, сильно, но и бережно водя ее по кругу.
Сбиваясь сначала, но потом перестав робеть, девушка подлаживалась. Танец, музыка ее захватывали, она рдела уже не от смущения, а от радости, мониста прыгали у нее на груди, рот, чтобы легче дышалось, приоткрывался, блестели зубы, сияли глаза. Ванятка в танце не позволял никаких вольностей, танцевал истово, покрикивал музыканту:
– Прибавь, паря! Отстаешь!
– и подбадривал девушку: - Давай, подруга! Давай!
Как все танцующие, девушка была рада и вечеру, и веселью, и прикосновениям Ванятки - он то вел ее за руку, то, держа сразу за обе, делал с ней фигуру танца, то, крепко и нежно обняв за талию, крутил девушку.
Девушка, конечно, была рада такому обхождению и всему-всему, что происходило в этот вечер. Рада, а может быть, и счастлива, потому что счастье - это ведь сильная радость.
Прекрасными были эти вечера. Теплые, тихие, покойные, потому что и музыка, и смех, и радость нисколько не нарушают человеческой жизни.
Андрей тоже ходил на эти посиделки. Но танцевал он мало, так, чтобы поддержать компанию Вене. А Веня ходил, и девушки танцевали с ним охотно, особенно вальс, который он танцевал как-то легко, как-то размашисто, держась от девушки в полушаге и кружа ее так, что она невольно откидывалась ему на руку.
Постояв полчаса, станцевав раз, другой, третий, улыбнувшись девушке, которую он выбрал на этот вечер, подумав, что черная шляпа трубой и профессия фокусника нужны Ванятке, как рыбе зонтик, что никуда Ванятка от своей деревни не денется, Андрей уходил за деревню так, чтобы не очень слышался аккордеон. Здесь вообще был покой - стрекотали кузнечики, пели свои песни лягушки, иногда пролетал, гудя низким тоном, жук-олень, иногда в деревне мычала корова, вскрикивали сонно куры или не вовремя начинал кукарекать молоденький
Здесь было и чище - не пахло бензином от машин на улицах и навозом, как во дворах. Здесь лежали заснувшие поля, вилась, уходила дорога к другой деревне, здесь тихо светила луна, как будто для того, чтобы каждый мог увидеть, как спит земля.
– Что это такое?
– спрашивали солдаты друг друга.
– Что сей сон значит? Мы вроде как в доме отдыха. И концерты тебе, и обмундирование, и другое всякое. К чему бы это?
Но ларчик открылся просто. Ночью пришли машины, и поднятая по тревоге бригада была переброшена за сотню километров южнее. Под утро, разгрузившись, все почувствовали, что воздух, песок под ногами, деревья - все это пахнет как-то особо.
– Днепр!
– сказал кто-то.- Днепр, ребята!
И правда, на рассвете, быстро шагая, они пошли к нему, и ротный, то и дело пропуская взводы мимо себя, командовал:
– Живей! Живей! Не растягиваться! Не отставать! Рота!
– кричал он в темноте.
– Бегом марш!
Тяжело бежали, брякая котелками, фляжками, оружием. Чтобы пулеметчики не отставали, ротный выделил им четырех стрелков, отобрав ребят покрепче, и при каждом броске эти стрелки, поддерживая станок пулеметов под колеса, помогали бежать тому, кто был под станком. Дорога была песчаной, трудной для бега, и рота через десять минут переходила на шаг. Дав отдохнуть столько же или чуть больше, ротный опять командовал: «Бегом!»
Но все-таки они опоздали. Они вышли к берегу, когда почти рассвело, когда над Днепром поднимался сероватый, прохладный туман.
– Ориентиры - видимых нет. Ориентиры укажу дополнительно. Противник занимает правый берег Днепра. Силы противника - неизвестны,- ставил ротный боевой приказ.
Они - три командира стрелковых взводов, Бодин, старшина и помкомвзводы, ротный приказал быть и им,- они все сгрудились вокруг ротного. Он стоял у воды так, что иногда волна чуть-чуть побольше мочила ему сапоги, но он не обращал на это внимания.
Днепр дышал - чуть шелестели поднятые предутренним ветерком волны, время от времени всплескивала рыба, несколько раз они слышали, как крякала утка, пискнула спросонья чайка.
Туман поднимался, Днепр с каждой минутой смотрелся дальше - темная с отблесками кое-где вода. Сколько метров этой воды было перед ними, Андрей не знал, потому что тот берег не просматривался, лишь угадывался пока. Он наклонился, потрогал рукой воду - она не была очень холодной, она казалось даже теплей, чем туман.
«Если придется плыть, сапоги - к черту!»
– Задача роты - форсировать Днепр, десантироваться на правом берегу, захватить плацдарм, продвигаться вперед как можно более западней и удерживать этот плацдарм. Задача дня - выйти к деревне Буряки, захватить эту деревню и удержать ее, - продолжал ротный.
Он говорил приглушенно, но все слышали, что в голосе у ротного нет-нет и дрогнет какая-то нотка. Сейчас у каждого из них в душе что-то дрожало, как будто туман добрался через легкие туда, где и была эта душа.