На двух берегах
Шрифт:
Они лежали рядом, плотно, плечо к плечу, как если бы спали на узкой кровати. То, что они как будто спали, подчеркивали и лопухи, которыми от мух были прикрыты их лица. Можно было подумать, что они закрыли лопухами глаза, чтобы им не мешал свет.
Веня, держа Папу Карло сзади под руки, оттянул его и положил около разведчиков, но не рядом. Папа Карло, припав щекой к песку так, что песок облепил и губы, стонал и тихо сучил ногами. Пуля из крупнокалиберного пулемета с «юнкерса» попала ему в поясницу, и Папа Карло умирал. Веня, стоя над ним на коленях, кусал губы и гладил плечо Папы Карло, но тот, наверное, ничего
Оставить раненых! Санинструктор, оказать помощь! Рота вперед!
– скомандовал ротный. Ротный увидел Веню: - Атылатов, взять у убитого диски и гранаты. Живо! Что ты там молишься над ним? Догнать строй!
Андрей потянул Веню за гимнастерку, Веня было сбросил его руку, но Андрей сильнее дернул его.
– В строй! Бери!
– он наклонился и выдернул из чехлов Папы Карло магазины и из гранатной сумки гранаты.- Прикрой его лопухом. Так. Пошли.
Перед тем как войти в овраг, Андрей оглянулся. Через Днепр с той стороны все шли понтоны, плоты, лодки, нагруженные людьми так же тяжело, как был нагружен и их понтон, а навстречу им плыли пустые - их переправляли уцелевшие понтонеры.
Все так же белели рыбьи животы, отблескивала горлышком уроненная кем-то фляга, медленно спускались по течению скатки, обломки, кружась друг возле друга, плыли связанные тросом катерок и плот на понтонах, а на катерке лежали убитые люди и что-то суетливо делали живые; а на плоту лежали убитые и люди и лошади, а живые люди висели на мордах живых лошадей, которые храпели, топтались, брыкались, рвала постромки, отчего и пушки дергались на плоту, как живые существа.
Вставало солнце. Оно, и не поднявшись высоко, хорошо осветило далеко видную между дымами от разрывов левую сторону Днепра. Земля там лежала полого, широко, смыкаясь где-то вдали с небом в синюю полоску горизонта. И на всей той, восточной, стороне Днепра уже не было немцев. Разве что в лагерях военнопленных. Разве что в могилах. Но на этой, на западной, их, живых и вооруженных, было еще много.
– Рота, вперед!
– скомандовал ротный.
– Бегом марш!
– и Андрей, как и все, тяжело побежал к оврагу, чтобы подняться по нему на холмы.
Овраг, постепенно мельчая, тянулся, извиваясь, как извивался же по его дну ручей, прямо к западу. Солнышко заглядывало кое-где и в овраг, так что и от солнца, и от быстрого трудного хода - потому что рота шла и прямо по ручью, и по илистым берегам, - их гимнастерки почти просохли.
Высокие, крутые стены не позволяли вылезти, и когда «шторх» засек их в этом овраге и кинул на них мелкие бомбы, они потеряли еще несколько человек и оставили убитых и тяжелораненых в овраге. а легкораненые повернули назад к Днепру.
Рота шла все медленней, потому что они тащили, кроме своего оружия, и ящики с патронами, цинки с ними, ящики с гранатами. Им было тяжело, они хрипло дышали, иногда матерились, но если бы кто-то из них сейчас бросил цинк, ему бы хорошо дали по шее: между ними и складами или пунктами боепитания лежал Днепр.
Примерно у середины оврага они задержались. Здесь саперы, рванув толом откос, срезали его, чтобы по нему можно было подниматься и вкатывать пушки. Одна пятидесятисемимиллиметровая
Саперы и артиллеристы, сбросив ремни и пилотки, лихорадочно копали, спуская с откоса землю, утаптывая ее сапогами или отбрасывая в сторону под ивняк.
Командир саперного взвода, петушиного вида лейтенантик, стоя за ручьем, командовал:
– Быстрей! Быстрей, товарищи!
– Там, - Андрей придержал шаг, подходя к лейтенанту.
– Там, - он показал головой за откос, - выскочит десяток фрицев с гранатами… Они из вас форшмак сделают.
Лейтенант, скользнув взглядом по погонам Андрея, открыл было возмущенно рот, но ротный, подхватив мысль, не дал лейтенанту опомниться:
– Дозор! Дозор туда! Живо! Себя не жаль - черт с тобой, но за людей… Не на бульваре с дамочками! Слушай мою команду!
– крикнул ротный, и саперы и артиллеристы бросили копать, обернулись и разогнулись, а рота остановилась: все были рады перевести дыхание и, переводя его, глядели на ротного с ожиданием - что дальше?
Ротный ткнул пальцем в младшего сержанта и солдата:
– Ты, ты! В ружье!
– Саперы мешкали. Переступив книзу, они посмотрели на карабины, ремни с подсумками, пилотки, скатки, сложенные кучкой в сторонке, на своего лейтенанта, и ротный взвинтился:
– Живо! В ружье! Оставить скатки!
– Саперы подхватили оружие и ремни и запоясывались, а ротный продолжал:- Наверх! Живо! Бегом!
– Бежать по крутому откосу, по рыхлой от взрыва, осыпающейся под ногами земле было, конечно, невозможно, и саперы лишь торопливо полезли вверх.
– Наверху - дистанция от оврага - пятьдесят метров! Интервал между собой - на зрительную связь!
– Ротный повернулся к роте: - Рота, шагом марш! Прибавить шаг! Рота, бегом! Тюхтя!
– бросил он лейтенанту, пробегая мимо него.
– В штрафбат захотел?
– Лейтенант так ничего и не успел ответить, да и отвечать ничего не следовало, потому что ротный, обгоняя солдат, не был намерен кого-либо слушать, зная сейчас лишь одно: торопить всех: - Вперед! Вперед! Вперед!
Лицо ротного разгорелось, на лбу выступили бисеринки пота, карие глаза смотрели из-под нахмуренных бровей, как бы прицеливаясь во все, рот был плотно сжат, раздвоенный подбородок как бы сам задирался вверх.
Наконец разведчики довели их до места, где можно вылезти из оврага, и они по одному поднялись из него.
Здесь по песчаной сухой земле не очень густо рос сосняк, росли кусты, и от сухих сосен пахло смолой, а от земли - земляникой. Здесь поддувал сухой же ветерок, раскачивая зацепившиеся за ветки паутинки, летали большие рыжие стрекозы и коричневые, с черным глазом на крыльях, махаоны.
Деревья укрывали роту от «шторхов», которые то и дело пролетали над ними, разглядывая, куда и сколько движется людей, сухой ветерок принес запах дыма, горелой соломы и обожженной глины.
– Рота - в цепь! К бою!
– крикнул ротный, не дожидаясь, когда вылезут последние солдаты.
Они развернулись и осторожно пошли, глядя вперед и по сторонам, держа пальцы на спусковых крючках.
Роту догнал начальник штаба батальона, и ротный, крикнув по цепи: «Офицеров и командиров отделений ко мне!» - дал и команду: «Стой! Ложись!»