На двух берегах
Шрифт:
– Пить вкусное вино… Любить друг друга!..
– бормотал он.
– А фрицы? А проклятые эти фашисты?..
Холодало, тот арктический ветер не уходил, вымораживал сырость из воздуха, так что звезды казались ярче, и еще за несколько километров от переднего края было четко видно, как взлетают к небу трассирующие очереди и как вспыхивают ракеты.
– Ну что, прибыли?
– спросил Стас, когда они остановились для перекура. Все в роте смотрели туда, где взлетали трассирующие и ракеты.
– Вот они, наши угодья. Вот где развелось микроцефалов. Но мы их будем сокращать. В меру наших сил и скромных дарований…
В
– Как в преисподней!
– буркнул ему в шею Стас.
– Не хватает только Вельзевула. И пахнет не серой и смолой, а ячневой кашей.
Пахло и правда ячкой, она перебивала запах от сырых шинелей, сгоревшего керосина и тот запах, который идет от открытых патронных и гранатных ящиков; они пахнут и свежеструганными досками, и порохом, и новым железом, и толом.
Свет от ламп, подвешенных к стропилам, падал на головы и спины, угли из топок бросали багровый отсвет на полы шинелей, на колени, все остальное скрадывала темнота, и казалось, что из людей вырезаны средняя и нижняя четверти.
– Ну что, что выбираешь?
– сердито говорил кому-то тот, кто раздавал оружие.
– Все одинаковые. Все бэу!
__ - Ты вроде бы раз получил, - сказал повар тому, кто был впереди них.
– Ну-ка к свету! Конечно, получил! Я твою физию запомнил. Не надо было ее отворачивать! А то отворачиваешь, оно и кидается в глаза. Убирайся из строя! Ну!
– А водочки нет!
– кто-то в строю с досадой вздохнул.
– Вроде и месяц с «р», ан не припасли.
– В октябре, и правда, на фронте полагалась водка, она полагалась с сентября по апрель.
– Припасут тебе, жди!
– кто-то оборвал любителя водочки.
– Может, тебе еще и курник испечь?
– ехидно добавил он.
– Пошел ты, знаешь!..
– ругнулся любитель водочки, но и сам замолчал.
Андрей, держась за Стасом, двигался с очередью, стараясь, чтобы тот, кто шел сзади него, не наступал ему на пятки и не тыкался головой в спину. Все это было ему знакомо, все это он уже видел не раз, все это ему не раз предстояло видеть впереди. Нужно было помалкивать да терпеть, да спокойно ждать, да делать то, что прикажут, да стараться расходовать меньше сил, потому что в каждую минуту эти силы, вообще все силы, что были в нем, могли понадобиться крайне.
Андрею тоже досталась старая винтовка. «Черт с ним, - подумал он.
– Раздобуду ППШ. А на худой конец - «шмайссер».
Им сунули по паре гранат, одну на двоих запарафиненную пачку патронов - в ней их было сто штук: боеприпасы и новое оружие были где-то на подходе, застряв в бездорожье, - одну буханку хлеба и налили один на двоих котелок не очень густой, но и не очень жидкой ячки с консервами.
– Для начала не так уж плохо, если еще дадут и посидеть на спине минут триста, я скажу, что это и есть тихое счастье с белыми окнами в сад, - отметил Стас, увлекая Андрея к середине сарая, где котелок еще, хотя и смутно, но различался и его не надо было искать ложкой на ощупь.
Они приткнулись к стене и, сидя на сухом
За спиной - они чувствовали это спинами - стучал дождь, крыша не текла, доски стен отсырели, кухни, лампы, дыхание людей нагрели воздух в сарае, и все было бы хорошо, если бы Андрей не ощущал подошвой левой ноги, что сапог протекает.
«Вот черт, - подумал он.
– Что же будет дальше?» Дальше представлялось что угодно, только не то, что сапог перестанет протекать, а это означало быть двадцать четыре часа в сутки с мокрой ногой.
Пока Стас вскрывал коробку с патронами, пока делил их, доставая их тройками и пятерками, Андрей переобул левую ногу: сухую портянку с голени обернул вокруг стопы, а мокрую, отжав, навернул на голень для просушки. Он сунул свою горбушку за борт шинели, растолкал патроны по карманам - они легли там тяжело и кололись в бока, и он подумал:
«Первое - подсумки. У старшины. Если нет - искать в траншеях. Сапог. У старшины. Если нет? Если нет - посмотрим».
– Ложись вдоль стены. Оттопчут ноги, - сказал Стас, укладываясь именно так и выталкивая из-под себя карманы с патронами.
– Или боишься, что оттопчут голову?
– Угу, - ответил Андрей.
«Потом ППШ, - додумывал Андрей, засыпая.
– Вот так-то. Вот так-то, Лена…» - он сонно улыбнулся вдруг засветившемуся перед ним ее лицу.
– Вот ты где! Вот ты где, субчик. Ишь, замаскировался! Как настоящий диверсант! Подъем, подъем. Не на дачу приехал, - говорил ротный, наклонившись над ним и толкая и тормоша его.
– Дай вам волю, вы и конец войны проспите. Подъем, Новгородцев. Я тебя, субчик, запрягу. Ты для меня как находка.
– А поминали Вельзевула. Дескать, нет его, - Стас, жмурясь от фонарика ротного, пытался повернуться к стене.
– Будет тебе сера, будет и смола!..
Ротный присел к Андрею и положил ему руку на плечо.
– Рад тебе, Новгородцев. Пойдешь на взвод. Я как увидел в списке пополнения твою фамилию, так чуть не подпрыгнул.
Наверное, ротный не врал, потому что Андрей и сам был рад встретиться с ним. На фронте, если встретишь даже просто знакомого, и то рад, а с ротным они прошли пол-левобережной Украины и были на Букрине, а это чего-то да стоило. Это стоило много.
– И смола и сера… - повторил Стас.
– А как же, тут тебе котлы, тут тебе страдания и печали…
– Он - сумасшедший?
– спросил ротный и встал.
– Подъем! Подъем!
– скомандовал он всем.
– Новгородцев! Построить людей. Разбить на отделения! Взвод пока за тобой.
Кряхтя, сонно дозевывая, надевая вещмешки, взвод построился, и ротный обошел строй и назначил сержантов командирами трех отделений, а его, Андрея Новгородцева, объявил командиром взвода.
Им еще раз дали поесть оставшейся каши и раздали малые саперные лопатки, но лопаток оказалось два десятка, а людей во взводе было двадцать семь, так что семерым лопат не хватило. Потом ротный, кивнув: «Выводи!», пошел к воротам сарая, и Андрей вывел за ним взвод.