На двух берегах

Меркулов Олег Борисович

– Так где там твой подарок ему?
– спросил ротный Алексеева, когда Андрей и Стас пришли в сарай и доложили, что все в траншее нормально.
– Давай, давай! Не томи человека.

В сарае горел крохотный костерок, такой крохотный, что над ним можно было погреть лишь руки, да и этот костерок тоже был делом рискованным - если бы немцы засекли свет, пробивавшийся через щели сарая, они бы утром запросто сожгли бы сарай снарядами.

Но костерок все-таки горел и, сгрудившись вокруг него, сидели ротный, Алексеев, телефонист, Степанчик, санинструктор и связные. Костерок освещал их лица, а когда вспыхивала какая-нибудь сухая палочка, то и колесо и бок телеги, стоявшей в

сарае, борону, валявшуюся под ней вверх зубьями, похожими на ржавые короткие штыки. Сарай был набит всяким сельхозинвентарем, лишь в проходе оставалось место, и в проходе-то, у двери, и горел костерок.

– С него причитается!
– сказал Алексеев и, потянувшись за спину, достал из темноты пару сапог.
– Фляжка шнапса. Когда пойдем в наступление. Так что, Новгородцев, имей в виду. Меряй!
– Он поставил сапоги к ногам Андрея.

Сапоги были не новые, чиненые, но крепкие и, главное, сухие.

Андрей сел и разулся.

– Не гоже! Не гоже! <- огорчился Алексеев, глядя, как он отжимает совсем намокшую часть портянки, которая облегала стопу. На рябом широком лице Алексеева было написано сочувствие.

– Из-за тебя он и болен!
– сказал санинструктор.
– Видишь, красный какой. Ну-ка!
– санинструктор потрогал Андрею лоб.
– Ого! Надо на ПМП1. Понял?

1 ПМП - пункт медицинской помощи.

– Так если бы то было в наступлении!
– оправдывался Алексеев, - Разве бы… Я и так с них не слезал! А они мне что? Они мне либо ботинки, либо сапоги-маломерки - сороковой самый большой размер. А у него ножища сорок три! Да если после перетяжки - значит, бери сорок четвертый, потому как после перетяжки сапог на размер меньше…

– Если бы да кабы!
– перебил его ротный.
– Так вот, Андрей… Так вот, товарищ сержант Новгородцев. У меня тоже для тебя сюрприз.

Ротный смотрел на него как-то особенно: прищурившись, слегка покачивая, как бы для того, чтобы лучше его рассмотреть, своей тяжелой, круглой головой. Сейчас ротный напоминал Будду - он сидел по-восточному, упираясь ладонями в свои крепкие, как, наверное, у борцов или штангистов, ляжки. Ротный ждал, когда он переобуется. Потом ротный ему выдал:

– Есть приказ по бригаде - откомандировать от каждой роты по одному сержанту или старшине, которые были на взводах, на курсы младших лейтенантов. Образование - не ниже девяти классов. Направить комсомольцев, отличившихся в бою. Представить на них ходатайства о награде до ордена Красной Звезды. Поедешь ты.

– Я?
– это было неожиданностью, и все сразу осмыслить было трудно.
– При чем тут я?

– При том!
– не меняя положения ног, ротный качнулся к нему своим массивным корпусом так, что почти наклонился над костерком.
– На взводе был, образование подходит, в боях… в боях был не хуже каждого, дисциплинирован, комсомолец, что тебе еще?

В голове Андрея завертелись всякие мысли, и в первую очередь мысль о том, что, может быть, эти курсы недалеко от Харькова - курсы-то подчинялись или армии или самому фронту, а, значит, были довольно-таки глубоко в тылу. В этом случае проглядывала возможность повидаться с Леной то ли во время учебы - курсы-то были не менее, чем трехмееячные, - то ли после окончания этих курсов. Так или иначе шансов увидеть Лену, учась на этих курсах, было-куда больше, чем воюя здесь, и у него перед глазами вдруг встал госпиталь 3792, ее окно, ее лицо, ее тело, и он почувствовал, как нежность прилила к его сердцу.

– Ну что ж, ну что ж… - Андрей все-таки колебался.
– Может, поедет кто-то другой?

– Будешь офицериком.!
– Степанчик толкнул его в бок.
– Новые

погончики, обмундированьице английского суконца, шинелька тоже хаки, доппаек…

Офицерская шинель из английского сукна цвета хаки была дрянь шинелью - красивая, но непрактичная на фронте, она, во-первых, хуже грела, во-вторых, куда быстрее, чем наша серая, пропускала воду и, в-третьих, на фронте в ней было опасно - человек в ней резко выделялся, немцы знали, кому ее выдавали, и быстро выводили из строя офицера в такой шинели. Но дело, конечно, было не в этом, не в шинели было дело. I

Левая бровь ротного полезла вверх, как будто для того, чтобы лучше открылся левый глаз, чтобы лучше рассмотреть Андрея этим левым глазом.

– Никакой ни другой! Поедешь ты. Ясно? Это приказ.

– Ты, Андрюха, осел и сивый мерин, - заявил старшина.
– Поедешь, значит, что?
– старшина начал загибать пальцы. Пальцы у него были громадные и толстые, покрытые рыжеватыми волосами.
– Значит, зиму в тепле, во всяком случае, ночь в тепле. Днем учеба там, то да се, но ночь-то в тепле на матраце, а может, даже и с простынью-одеялом. Это тебе не траншея. И никаких бомбежек! Харч, правда, там по тыловой норме, зато увольнения. Где бы вы ни стояли, будут какие-то люди, значит, и девушки будут. Что тебе? Парень ты молодой, видный, не семейный. Не для того же мы на свет рождаемся, чтобы только за курок дергать… И так месяца три.

– Пять, - уточнил ротный.
– Потом в свою часть. Так говорится в приказе.

– Надо ехать! Надо, Андрюша, ехать, - Стас положил руку ему ия плечо.
– Пять месяцев - срок велик. По нынешнему времени пять месяцев гарантированной жизни - это, брат, состояние.

– А потом? После войны? Все по домам, все в институт, а я?

Этот довод не убедил Стаса.

– Когда она кончится? До конца надо дожить. Там видно будет. Это, как Ходжа Насреддин учил осла читать. Он заявил эмиру, что за семь лет обучит осла читать, считая, что или осел, или эмир, или он - но кто-то за эти семь лет умрет. Так и ты - до конца войны надо дожить. Там видно будет.

– Поезжай ты. Поедешь?
– предложил Андрей.

Ротный все поставил на свои места:

– Не подходит: на взводе не был, не сержант, не комсомолец.

– И баламут, - добавил Степанчик.
– Скажут: кого прислали?
– Стас улыбался от уха до уха.
– Вот и сейчас - ему говорят, а с него как с гуся вода, - сердился Степанчик.
– Нет, Андрюха, поезжай ты. Ты парень что надо. Ты там нашу роту не подведешь.

Ротный приказал старшине :

– К завтрашнему собрать ему сидор, чтоб кое-что и из трофеев. Чтоб проводить по-людски. Сбор на КП батальона завтра к двадцати ноль-ноль. Мне в роту нужны офицеры. Пол-Украины, Польша, Европа впереди. Ты отдаешь себе в этом отчет? С тебя два спроса - за себя и за людей. Мало самому воевать как надо. На этом этапе ты должен вести людей через войну. К победе, - ротньтй постучал кулаком по колену Андрея.
– Ждем тебя через пять месяцев. Я жду. Ясно?

– Он и так взводный, - вставил Стас.

– Да. Сейчас взводный. Выучится, станет офицером; и глядишь, - ротный, - ротный не дал никому ничего возразить.
– Армии нужны толковые люди, - ротный посмотрел на часы, потом вдруг накрыл их ладонью:- Не глядя? На память? А, Андрей?

Это была известная на фронте шутка меняться - «махаться» - часами не глядя. За свои плохонькие часы-штамповку ты мог получить хорошие, но мог получить и еще худшие. Но у ротного-то были прекрасные часы-браслет под платину со светящимся циферблатом. Так что ротный тут выгоду не искал. Он и правда хотел сделать этот обмен на память.