На краю пропасти. Экзистенциальный риск и будущее человечества
Шрифт:
Самый весомый аргумент, говорящий об отсутствии экзистенциального риска, сопряженного с естественными пандемиями, – это анализ палеонтологической летописи, проведенный в третьей главе. Вековой риск вымирания от естественных причин не может быть больше 0,1 %, поскольку другие значения не соответствуют данным о том, как долго существует человек и подобные виды. Но этот аргумент работает лишь в том случае, если риск для человечества сегодня не превышает долгосрочное среднее. С большинством рисков ситуация именно такова, но только не с риском пандемии. Своими действиями мы сильно усугубили его: пандемии теперь более вероятны, а причиняемый ими ущерб может быть значительно сильнее. Таким образом, даже “естественные” пандемии сегодня стоит рассматривать как отчасти антропогенный риск.
Сегодня на планете живет в
Современная цивилизация тоже, вероятно, облегчает распространение пандемии. Более высокая плотность населения в крупных городах повышает количество человек, которых может заразить каждый из нас. Скоростной дальнемагистральный транспорт значительно увеличивает расстояния, на которые распространяются патогены, и делает людей ближе друг к другу. Кроме того, мы уже не поделены на изолированные группы, как на протяжении большей части из последних 10 тысяч лет[343]. В совокупности все перечисленное дает основания предположить, что нам следует ожидать новых пандемий, которые будут распространяться быстрее и охватывать большую долю населения Земли.
Впрочем, изменив мир, мы среди прочего стали более защищенными. У нас более здоровое население, мы поддерживаем более высокий уровень санитарии и гигиены, пользуемся услугами профилактической и лечебной медицины, а также больше знаем о болезнях. Важнее всего, пожалуй, что у нас есть государственные органы здравоохранения, которые обеспечат глобальную коммуникацию и кооперацию в случае новых эпидемий. Такая защита имеет свои плюсы, ведь в последнее столетие мы наблюдаем значительное снижение распространения эндемических инфекций (хотя нельзя сказать наверняка, что с пандемиями ситуация будет развиваться так же). Наконец, мы расселились в местах и средах, где прежде не жили никакие млекопитающие. Это обеспечивает нам дополнительную защиту от вымирания, поскольку угрожающий нам патоген должен прекрасно чувствовать себя в самой разной среде и уметь добираться до самых изолированных популяций, таких как неконтактные племена, антарктические исследователи и экипажи атомных подводных лодок[344].
Сложно сказать, каким образом эти совокупные эффекты влияют на экзистенциальный риск от пандемий – выше он теперь или ниже? Эта неопределенность не сулит нам ничего хорошего: раньше мы имели весомый аргумент в пользу того, что риск ничтожен, но теперь у нас его нет. Обратите, однако, внимание, что нас интересует не только направление изменений, но и их масштаб. Если взять палеонтологическую летопись как свидетельство, что вековой риск составлял менее 1 к 2000, то, чтобы достичь коэффициента в 1 % на столетие, риск пандемии должен возрасти как минимум в 20 раз. Это кажется маловероятным. На мой взгляд, палеонтологическая летопись по-прежнему служит весомым доводом в поддержку того, что высокого риска вымирания от “естественной” пандемии нет. Следовательно, сохраняющийся экзистенциальный риск по большей части сопряжен с угрозой необратимого коллапса цивилизации, который произойдет, если начнется серьезная пандемия, способная уничтожить цивилизацию по всему миру, а восстановить цивилизацию окажется слишком сложно или же человечество потерпит неудачу при попытке ее возродить.
Но человечество может сыграть и гораздо более важную роль. Мы рассмотрели, как своими действиями косвенно способствуем возникновению и распространению эпидемий. Но что происходит в тех случаях, когда мы непосредственно влияем на процесс, намеренно используя, совершенствуя или создавая патогены?
Мы лишь
Этот прогресс продолжается стремительными темпами. В последние десять лет произошли огромные качественные прорывы, например началось применение CRISPR для эффективной вставки новых генетических последовательностей в геном и использование генных драйвов для эффективной замены популяций естественных организмов в природе их генетически модифицированными версиями[345]. Различные показатели позволяют сказать, что этот прогресс ускоряется: стоимость секвенирования генома с 2007 года упала в 10 тысяч раз, а количество статей на соответствующие темы и объем венчурных инвестиций стремительно растут[346]. Вряд ли этот прогресс в биотехнологиях скоро сойдет на нет: на его пути не видно непреодолимых препятствий, и никакие фундаментальные законы не сдерживают его дальнейшее развитие.
Здесь прошлое почти никак нас не успокаивает. Прикладываются все большие усилия, чтобы превзойти природные способности, а потому исторические данные тут неприменимы. Только оптимист мог бы предположить, что на этой неизведанной территории нас подстерегают лишь уже известные опасности.
Для начала отбросим риски, сопряженные со злым умыслом, и рассмотрим лишь те, что могут возникнуть при проведении исследований из лучших побуждений. Большинство научных и медицинских исследований сопряжено с ничтожным риском причинения ущерба в интересующих нас масштабах. Есть, однако, небольшой процент исследований, в которых применяются живые патогены тех типов, что способны угрожать всему миру. К ним относятся микроорганизмы, вызывающие испанку, оспу, SARS и грипп H5N1. В небольшой части этих исследований создаются новые штаммы этих патогенов, представляющие еще большую опасность, чем те, что встречаются в природе: с более высокой заразностью, летальностью или устойчивостью к вакцинации или лечению.
В 2012 году голландский вирусолог Рон Фушье опубликовал подробности эксперимента по повышению вирулентности недавно появившегося штамма птичьего гриппа H5N1[347]. Этот штамм был чрезвычайно смертоносен и убил, по оценкам специалистов, 60 % заразившихся им человек – гораздо больше, чем испанка[348]. И все же его неспособность передаваться от человека к человеку не допустила развития пандемии. Фушье хотел выяснить, может ли H5N1 естественным образом обрести эту способность (и если да, то как). Он пропустил вирус через десять хорьков, которых обычно используют в качестве моделей для изучения влияния гриппа на человека. Когда болезнью заразился последний хорек, его штамм H5N1 обрел способность передаваться непосредственно от одного млекопитающего к другому.
Работа Фушье вызвала ожесточенные споры. Основные вопросы вызывала информация, которая в ней раскрывалась. Национальный научно-консультативный совет США по вопросам биологической безопасности постановил, что перед публикацией из статьи необходимо удалить некоторые технические подробности, чтобы не дать возможность злоумышленникам спровоцировать эпидемию. Голландские власти заявили, что статья нарушает европейский закон об экспорте информации, полезной для разработки биологического оружия. Но меня беспокоит не сама возможность злоупотребления данными из статьи. Исследование Фушье дает прекрасный пример того, как ученые из благих побуждений повышают разрушительные способности патогенов, которые могут вызвать глобальную катастрофу. И это не единственный подобный случай. В том же году похожий эксперимент был проведен в США[349].