На Лене-реке
Шрифт:
«У девки талант на работу», — заключила Матрена Михайловна и почувствовала и уважение и материнскую любовь к «этой чернавке».
Сама Матрена Михайловна выросла на производстве. Пришла она в старую, неопрятную сапожную мастерскую четырнадцатилетней девчонкой. Несколько лет была на побегушках, мыла полы, топила печи, ставила самовар. Между этих хозяйственных дел сучила дратву для сапожников, терпеливо сносила и окрики и тычки, старалась не замечать озорных намеков молодых подмастерьев и липких взглядов старого, вечно полупьяного мастера.
Мотя была работницей
Быт сапожников был неприхотлив до ужаса. В тесной, темной, прокуренной и провонявшей всеми едва мыслимыми запахами «швальне» жило и работало полтора десятка человек. Одетые в лохмотья, босые, они летом от света до света, зимой при чадившей и мигавшей лампешке работали с мрачным, терпеливым ожесточением. На всю «швальню» имелись одни стоптанные опорки.
Мотя проработала в «швальне» около трех лет. Однажды, когда артель после субботней получки собиралась в трактир, мастер оставил Мотю мыть полы и, выждав, пока все уйдут, начал грубо приставать к ней. Мотя со слезами вырвалась и убежала.
Дома помрачневший отец выслушал ее сбивчивый, прерываемый всхлипываниями рассказ, подумал и сказал:
— Горе мне с вами. — В семье было шестеро детей. — Взять с собой на лесопилку, не по бабьей силе работа… Хоть с камнем в воду, хоть по миру…
С полгода ходила Мотя на поденные работы, потом отстроилась в городе механическая обувная фабрика. Туда охотно принимали женщин — им можно было платить дешевле; Мотя стала фабричной работницей. Было это перед самой германской войной. На втором году войны взяли отца, в конце третьего года погиб он, и Мотя стала кормилицей, а значит, и главой семьи…
После революции была в первом составе завкома, уже взрослой женщиной села за парту ликбеза…
В тридцать пятом году почти сорокалетней женщиной Матрена Михайловна закончила технологический институт и с тех пор работала на московской фабрике «Заря коммуны». В боях под Москвой, в декабре сорок первого, погиб ее муж. Матрена Михайловна осталась вдвоем с двенадцатилетней дочерью.
Начальником цеха Матрена Михайловна Торопова работала уже около десяти лет. Цех по праву слыл на фабрике передовым. Матрена Михайловна умела каждого заставить полюбить свою работу. Большой жизненный опыт и понимание души рабочего человека помогали ей найти самый верный и самый короткий путь к сердцу каждого из нескольких сотен руководимых ею людей, большинству из которых она по возрасту могла быть матерью.
Был такой случай. В цех направили группу выпускников школы ФЗО. Две девушки нехотя пришли на фабрику. На работу они явились с навитыми локонами и накрашенными ресницами. Работали небрежно и без умолку, захлебываясь от удовольствия, рассказывали подругам по бригаде о танцах, вечеринках, ужинах в ресторанах. Вся бригада стала работать хуже. Сменный мастер потребовал от начальника цеха убрать обеих красавиц из цеха.
Тогда Матрена Михайловна оставила после работы у себя в конторке всю
И когда невысокая, довольно полная фигура Матрены Михайловны появлялась в цехе, каждый невольно начинал работать усерднее и, казалось, сами машины гудели как-то веселее и ритмичнее.
Проходя вдоль потока, на котором работала бригада Лены Кораблевой, Матрена Михайловна всегда задерживалась у рабочего места Саргыланы.
На Саргылану за машиной просто приятно было смотреть. Она постигла искусство работать быстро и не торопясь. Все ее движения были осмысленны, точны и плавно-ритмичны. На ее красивом, живом лице отражалось и сосредоточенное упорство и увлечение своей работой, и от этого лицо становилось строгим и одухотворенным.
Но сегодня Саргылана была чем-то раздражена. Матрена Михайловна сразу приметила ее насупленные брови. Сперва она подумала, что у «чернавки» разладилась машина и ей не поспеть за работой конвейера, но, приглядевшись, поняла, что ошиблась. Саргылана не только успевала за конвейером, но даже, поставив обработанную пару на движущуюся ленту, несколько секунд поджидала, пока подойдет к ней следующая пара.
«Молодец девка, уже обгоняет конвейер», — подумала Матрена Михайловна и собралась идти дальше, но в это время прозвучал сигнал, и конвейер остановился на пятиминутный перерыв.
Саргылана подошла к начальнику цеха.
— Плохо так работать, — обиженно сказала она. — Руку протянешь, а брать нечего. Пара еще не подошла.
— Это очень хорошо, — сказала Матрена Михайловна.
— Почему хорошо?
— Ты работаешь спокойно. Конвейер тебя не подгоняет. Уже не он над тобой хозяин, а ты над ним. Поняла?
Саргылана упрямо замотала головой.
— Какой хозяин! Он меня заставляет ждать, я стою и жду.
— Что же, по-твоему, следует сделать? — с улыбкой спросила Матрена Михайловна.
— Надо, чтобы лента двигалась быстрее.
Теперь уже Матрена Михайловна покачала седеющей головой.
— Нельзя. Многие работают без запаса времени. Они не поспеют тогда за конвейером.
— Как же быть?
— Подтянуть всех до уровня передовиков и тогда ускорить движение конвейера.
— А пока равняться на отстающих? — с вызовом спросила Саргылана.
Матрена Михайловна промолчала.
— Ведь это неправильно. Вы сами всегда говорите: равняйтесь на передовиков. А тут что же выходит?
В первый раз Саргылана осталась неудовлетворенной после разговора с Матреной Михайловной.
С работы Саргылана уходила всегда вместе с Леной Кораблевой. Лена жила недалеко от фабрики, немного не доходя до станции метро. И каждый раз, дойдя до Лениного дома, подруги останавливались у подъезда — не все еще было переговорено по дороге, а потом Лена снова брала Саргылану под руку:
— Так и быть, провожу до метро. Только стоять мне с тобой некогда. Домашнее задание не выполнила.