На лыжне попаданец Ломаев
Шрифт:
— Студент Олег Ломаев срочно в деканат, декан голову будет мылить за веселую деятельность!
Взгляды всех студентов и даже Свиридова, естественно, остановились на мне. Ну вы чего, я не педофил и не серийный маньяк — убийца, что так неодобрительно палится.
— Сам ничего не знаю, — отрицательно замахал я руками, — может, и Аркадий Борисович выгнал уже, ща гляну, потом, может быть, скажу.
Товарищи мои возмущенно загалдели, особенно девушки, но я непреклонно вышел. В конце концов, сложно что-то говорить, если ничего не знаешь. гм, только бы это не шутка
Но нет, едва я вошел в деканат, Люба молча показал на помещение декана, лишь потихоньку сказала:
— Сердится от чего-то, почему не знаю, недавно вернулся. Не шути с ним, отлупцует, хотя бы морально.
Что же, скажут катить — покатим, скажут тянуть — покатим. Пришел к декану, слегка поклонился, улыбнулся своей само неотразительной улыбкой. Ха, видит кошка, за что ему будут бить. Не хотел вставать в ряды команды факультета, получай!
Аркадий Борисович Гроздев, к моему удивлению, был не так сердит. Отошел или не на меня гневался? Ушки востро пока звери поблизости.
— А это ты, — несколько удивленно сказал декан, будто и не он через секретаря приглашал повелительным тоном, — ну садись, рассказывай о делах наших грешных. Только правду, а то я действительно рассержусь. Сами понимаете, кому будет плохо.
Да уж понимаю, мне, конечно. Кому еще, если не студенту, сам так действовал. М-да, придется рискнуть, если он озвереет, будет еще хуже. Вот ведь!
Глава 12
Пришлось рассказать все. Да, собственно, и не было у меня много секретов. Ну, сказал, что были устные договоренности с командованием 16 армии и письменная с ЦСКА. И я не знал, как вписывать в эту и без того сложную схему еще и сам факультет.
Гроздев некоторое время смотрел недоуменно и недоверчиво. Потом, видя, что я тупо молчу, спросил агрессивно:
— И это все что ли, больше нет ничего?
Мне стало как-то немножечко стыдно. Собственно мой опыт относится у будущему XXI веку, другая историческая эпоха, да и сфера деятельности другая, в прошлой жизни я совсем не касался спорта. Почему тогда я так решил?
Аркадий Борисович Гроздев тоже решил как-то так, сказав мне угрюмо:
— Олег, Олег, ты еще молодой человек, а уже пытаешься выделить целую стратегию. Это тебе не кулаками махать и в морды бить кому попало.
— А, — поднял я голову, — сказали уже, пожаловались?
— Конечно, — слегка улыбнулся декан, — один из пострадавших, ты знаешь, такой здоровенный парень, прямо-таки Илья Муромец советского разлива очень жаловался на одного прапорщика. Я быстро понял, что это именно мой студент. Как ты сумел его побить?
М-да, а еще горделиво говорят, Москва очень большой город. Поймали в два счета, словно здесь деревушка в четыре двора! А ведь я только защищался против нескольких хулиганов. А вот то, что они были биты, говорит лишь об их низкой квалификация. Если, конечно, она у хулиганов есть вообще.
— Выгоните из вуза? — чуть угрюмо спросил я. Разумеется, я уже был готов к этому, и главным принципам я не изменю.
От этих мыслей я горделиво осанился, а декан Аркадий Борисович усмехнулся:
— По лицу вижу, решил, что я тебя выгоню и вознамерился показывать из себя этакую жертву событий?
«Это он сейчас завуалировано говорит о жертвах сталинских репрессий, — сообразил я, — не-не, не будем втягивать меня в политику, я всего лишь обычный спортсмен и нечего тут!»
1988 — 1989 годы — это небольшой временной раздел истории нашей страны, когда радикальная политика верхушки государства потихоньку начинает перерастать в радикальную политику всего общества. Горбачев здесь был эдакий вот дяденька провокатор со спичками, а общество из себя изображало маленького малыша.
— Возьми спички, подожги стог сена, их в поле еще много, — предлагал «добрый» дяденька.
А малыш медлил, робел. Он даже не зажечь боялся, он самого дяденьку очень опасался. Сколько уже так было — государство само провоцировало общество, потом что-нибудь случилось — верхи ли побоялись излишней радикализации народных масс, или происходила смена лидера, но через мгновенье исторического времени государство, этот добрый дяденька провокатор, уже не предлагало спички, а крепко било по голове малыша.
Вот товарищ Гвоздев и застал это историческое время, когда уже можно было говорить про советскую историю отрицательно, государство это позволяло, но самому было боязно. Это было небольшую секунду истории, какие-то месяц — два, а потом уже начнут действовать политические провокаторы, не понимая, что они начинают короткий путь в пропасть и скоро все гибельно кончится и для провокаторов, и для советского общества.
Хотя, бог с ним, что ему Гекуба, что он Гекубе? Если человек хочет, прямо так жаждет ломать себе руки, пусть ему. Лучше надо обговорить сегодняшнюю ситуацию, которая сегодня базировалась на субъективном факторе, то есть мнении одного человека.
И пусть это, ух, не женщина, а сравнительно уже пожилой мужчина, привыкший принимать взвешенные важные решения, от которых может зависеть судьба, по крайней мере, сотен человек, но все же это мнение человека, а человек, как известно, может ошибаться.
— А почему вы хотите меня оставить? — осторожно спросил, понимая, что не просто хочу идти по голому льду водоема, там вообще нет льда, открытая холодная вода зимнего периода!
— Да потому что этот молодой человек, его, кстати, зовут Денис Иванович Неменьшин, хотя окружающие просто зовут его Харя и он, как это не странно, отзывается. Так вот будучи единственным ребенком в семье, с детства был балован. А с учетом, что родители много закладывали за воротник и совсем его не воспитывали, то вырос он в здорового хулигана, от которого достается не только папе с мамой, но и всем соседям, в том числе даже и мне.