На одинокой дороге
Шрифт:
Курти, слушал, открыв рот. Он никогда не слышал такого прекрасного пения. Он и девушек таких красивых никогда не видел. Когда она закончила, то площадь взорвалась аплодисментами. Курти захлопал вместе со всеми остальными. Он первый раз кому-то рукоплескал.
Девушка смущенно и кокетливо улыбнулась, запела новую песню. Когда она уходила со
На сцену по очереди поднимались ученики музыкальной школы, почему-то Нежданной. Пели хорошо все, но Курти больше всего запомнилась Фелиса.
Впрочем, запомнилось и еще одно выступление. Вышел парень, сел на стул и заиграл на гитаре.
Ты последнему мне улыбалась Я последний с кем ты оставалась Закрывала стеклянную дверь «Не смотри», — говорила, — но верь Я хотел бы тебя не любить Я старался тебя позабыть Я сказал, что уже не вернусь Отвернулся, но снова стучусьГолос у парня был мягкий, но уловимо насмешливый. Когда он пел, со стороны, где сидели «серьезные» ребята, угостившие Курти, донесся легкий смешок. Он не имел никакого отношения к певцу, белорубашечники обсуждали, что-то свое, но парень кинул в их сторону взгляд. Петь не прекращал.
Я люблю, я надеюсь, я верю Я стою за закрытою дверью Невиновный, но все же прости Не открой, но разбей и впустиКомпания уже вовсю хохотала, полностью сгладив, первое впечатление Курти о них, как о мрачных типах.
Парень убрал пальцы с гитары и вежливо произнес:
— Ребята, извините, конечно, я понимаю — праздник и все такое, собственно, и я здесь поэтому. Но вы не могли бы немного потише? Остальные послушать хотят.
Над площадью воцарилась тишина.
Мужиков за столом было девятнадцать. Крупные и сурового вида. Сейчас они смотрели на нахального певца. Сидевший во главе стола бородач, сквозь зубы, произнес:
— Поешь у себя на сцене и пой. Остальное тебя не касается.
— Меня касается публика. Вы даже не столько мне, сколько ей мешаете. И да. Я хотел бы продолжить петь. Поэтому и прошу вас, чуть потише.
— Не тебе нас просить, со своими слезливыми песенками.
— Я понял, что вам не нравятся лирические песни, — говорил парень все так же спокойно. — Но здесь не только вы. Остальные хотят услышать песни про любовь.
— Вот и пой.
— Я пою. Вы мешаете.
— Ничего, мы можем. — Бородач, произнес «мы», с нажимом. — И потом, мы ведь тоже публика. Вот когда для нас споешь, что-то стоящее, тогда и сможешь просить.
— А если спою? — парень за весь разговор ни разу не повысил голоса.
— Несерьезно.
— А если?
— Спой. Тогда и поговорим.
Парень не меня позы, кивнул.
Навек впечатан в губы вкус крови и земли Мы — дети слез, рожденные закатом Короткой была жизнь — до утрени зари И кончилась легко — под гулкие раскаты Легко звучала сталь, легко с ней обнимались Легко встречали тень, а встретив, умерли Потом,Певец закончил. Толпа на площади, за всю песню ни разу не шелохнулась. Не издала ни звука.
Бородатый поднял голову и хрипло произнес:
— Молод еще… но песня хорошая. Как будто сам там был.
— А я и был — пожал плечами певец.
Вся компания за столом вскинули головы.
— Что-то не помню я тебя.
— Зато я тебя помню. Сначала ты с рыбаками собачился, пытался шлюпки у них забрать. Всё хотел ночью на корабли теней напасть, пока они на рейде стояли. Бургомистр тебя, помнится, в сторону отводил, выговаривал что-то. Затем, утром, когда уже тени с лодок высаживались, вы в воде стоял. Кстати, спасибо. Потому что вы их там встретили, мы на берегу уже не со сплошной линией атакующих сошлись, а с разрозненными группами. Потому и выстояли. Хоть их и было пятеро на одного.
— Об этом многие знали, а твоего возраста, там только пацаны были с мореходки. Хотя нет. Ты и их младше. Ты не с морского училища. Не ври пацан о таком — не люблю!
— Нет, не с мореходки. Я тогда еще нигде не учился. И вру я только девушкам. И только под луной.
— Где же ты был?
— Сначала на берегу, потом, когда нас к скале прижали, то на самой скале.
— Скале? На скалу только один забрался… Черт! — бородатый медленно выдохнул. — Так это был ты?!! Забрался на вершину в темноте. Разжег костер и подал сигнал. Заблудившаяся эскадра увидела и пришла на выручку… Я думал ты погиб. Ты же, говорили, потом опять под скалу вернулся.
— Я тоже думал, что ты погиб. Я даже не знал, что из тех, кто в воде был, кто-то жив остался.
— А я думал вас под скалой перебили. Зачем ты эти сладкие песенки поешь? Гитара эта… Тебе в мореходку надо было или в военное училище.
— Потому что я артист и всегда им был, — пожал плечами парень. А сладкие песенки я пою, потому что люди хотят их слышать. Им не только про подвиги нравится. Им, как раз больше всего про любовь и хочется. Нет… я, конечно, тоже могу одеться во все черно-белое и сидеть мрачно за столом, но мне больше петь нравится.
Курти сидел на бордюре фонтана весь день. Он был сыт, ему было интересно. Когда стемнело, в полукруглых окнах зазолотился свет. Курти крутил головой, чуть раскрыв рот, с интересом ожидая какое из окон засветится следующим. Когда над головой вспыхнул, разбрасывая миллиарды искр огромный фонарь, Курти испугался. Непонятно, как тот загорелся. На площадь упали вытянутые тени. Концерт не прекращался, а в канал люди запускали фонарики. Те плыли по темной реке, мигая на легком ветру. Будто еще одно небо с торопливыми и игривыми звездами. Как зеркало. Потом в небе что-то со свистом взорвалось. Разноцветные огни шипели и с треском вспыхивали. Изумленный Курти раскрыл рот шире. Горожане в масках продолжали танцевать. Мимо Курти пробежали несколько ребят чуть младше его. Счастливо смеясь, они гонялись друг за другом. Какая-то девочка остановилась рядом с ним, удивленно посмотрела, напилась воды из мраморной пасти. Вытерла рот кружевным, расшитым в бисер рукавом, побежала дальше.