На одинокой дороге
Шрифт:
Если похмелье, то тяжелейшее.
— Здоров ты спать братец! Да и вообще здоров. Даже странно, что выжил после такого. Во бычара!
Брейдли сидел перед клеткой на корточках. Деревянный пол качало. Это трюм, и они плывут.
— За бычару ответишь — Эрик еле ворочал распухшим языком. Огрызнулся шепеляво, но Брейдли его понял. Усмехнулся.
— Кристофер, чей-то там сын, если тебя действительно так зовут. Ты счастливчик.
— Ага… счастье переполняет. Отойди подальше,
— Тебя убить там же хотели. И я хотел, честное слово. Но Теодор запретил. Говорит, продадим хорошо. Мы чуть не взбунтовались, ей-ей. Здорово ты нам насолил. Твое счастье, что не убил никого. Переломы, вырубил нескольких, но все живы. Потому Теодора и послушали. Как ты его, а!
Брейдли издал короткий отрывистый смешок.
— Мы сначала понять не могли, откуда он вопит? Где-то в кустах, а где непонятно. Он так орал! — в полутьме трюма здоровяк засверкал белоснежными зубами. — Знаешь, при других обстоятельствах мы бы с тобой глядишь, друзьями бы стали. Мне по душе такой стиль. И не боишься ничего.
— Я таких друзей, только в шкварных держу, — прошепелявил Эрик.
— Ого. Капитан говоришь. А выражения из другой масти.
— Пошел ты.
— Да, сейчас пойду. Дел полно. Товар проверять надо. И начну с тебя.
Брейдли просунул руки в клетку и бесцеремонно ухватил Эрика за лицо. Эрик дернулся, хотел схватить руку, но обнаружил, что его собственные руки связаны за спиной.
— Прости, оставлять тебя в клетке опасно, как выяснилось.
Второй ручищей Брейдли достал нож и просунув его в клетку пытался разжать Эрику зубы. Эрик рычал и пытался вырваться.
— Да не дергайся ты.
Брейдли клинком раздвинул Эрику зубы, ухватил за нижнюю челюсть как собаку, чтобы не кусалась и смотрел в рот.
— Точно. Сейчас вытащу, — и завозился ножом у него во рту.
Эрик хрипел, бешено вращая глазами.
— Все. — Брейдли его отпустил. — Осколки зубов в языке застряли. Если бы не вытащил, загноилось бы. И пропал бы ты как товар. Хотя… можно было тебе еще язык отрезать. Он тебе больше не понадобится, но это может быть потом. Да и Теодор о чем-то таком упоминал.
Эрик сплюнул кровью.
— О. И не видно. Это боковые были. Так, что если широко улыбаться не будешь, то незаметно.
Эрик хотел ответить, но понял, что не сможет — во рту все горело. Он лишь яростно сверкнул одним глазом.
Брейдли достал флягу.
— Выпей. Это тебе язык прижечь. Да и боль облегчит.
Отказываться Эрик не стал. Приложился к просунутой сквозь решетку фляге и злобно смотря на Брейдли тянул крепчайший ром. Во рту как будто бочка с порохом взорвалась. Боль была адской, но Эрик старался не подать виду, продолжая злобным взглядом буравить тюремщика.
— Нескучный ты мужик. — Брейдли убрал флягу. — Теодор тебя ланисте продать хочет. Хотя на мой взгляд, ты уже старый
— Это где ж такое… — лучше бы не говорил. Больно языку!!! Эрик замычал.
— Ты цирк любишь?
Эрик продолжал стонать. Себя ненавидел и презирал, но боль была такая, что слезы брызнули из глаз.
Сбоку заголосили. В соседней клетке сидел краснокожий коротышка и с благоговейным восторгом в глазах смотрел на флягу. Руки у него не были связаны и он, просунув их сквозь решетку тянул к Брейдли. Тот встал, подошел к нему вплотную и достал флягу.
Эрик даже одним мутным глазом разглядел, как туземец сглотнул. Брейдли откупорил флягу, сделал долгий, смачный глоток, насмешливо глядя на «недомерка». Удовлетворенно крякнул, втянул сквозь зубы воздух и направился к выходу.
— Холодает к ночи. И дождь будет. Интересно, конечно, как тебя зовут, но уверен, не скажешь. Да теперь уже и все равно. Про себя прежнего можешь забыть.
Он вышел. Туземец разочарованно вопил ему вслед.
— Шестьдесят флоринов за каждого.
— Ты спятил? Такие деньги за этих недомерков?
— Нет, я не спятил. И очень интересно смотреть как ты удивляешься. Мы торгуем больше десяти лет, но каждый раз ты разыгрываешь одно и то же представление. Они всегда идут по шестьдесят флоринов за штуку, по причине их редкости. Но ты почему-то этому удивляешься. Опять.
— Обычно ты нормальных привозил! Крепких! Они хорошо продаются. А эти…
— А эти точно такие же. Никакой разницы. Меряешь ты их что ли?
— Бывает, что и меряю. Но сейчас и так вижу. Эти мельче.
Эрик рассматривал мрачное горбоносое лицо, пристально уставившееся на него из ближайшего угла. Бюст, сделанный из чистого мрамора, был настолько темный, что казался серым, почти черным. Физиономия крайне надменная, с презрительно выпяченными губами и надутыми щеками. Эрику показалось, что где-то он уже ее видел. Разглядеть нормально мешали заплывший глаз и решетки.
Ящики с пленниками поставили на улице. Клетка, из которой Эрик смотрел на бюст стояла близко к дому. У самого входа. Или скорее навес. Вытянутое здание, сложенное из бамбука, дверей не имело. Большой, хоть и качественно выполненный шалаш. Зато пол выложен дорогой плиткой в шахматном порядке. И бюст мраморный. Сам дом-шалаш стоял недалеко от побережья. Уже и не на пляже, но море из-за деревьев видно. Было даже не влажно, а именно сыро. Подул ветер, пальмовые листья, покрывавшие крышу, затрепыхались.