На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной
Шрифт:
Если же нам удавалось попасть в одну бригаду с Андреем, да еще с нашим общим другом из «уголовного мира» В. Н. Экком, тогда это было уже не просто счастьем, а нашим «седьмым небом»! К сожалению, оно редко нам доставалось. В такие дни мы все лежали на небольшой лесной полянке. И конвоиры, и заключенные лениво дремали. Даже собака, сменив обычное озабоченное и деловое выражение морды на лениво-добродушное, дремала, положив морду на вытянутые лапы, лишь изредка вздрагивая острыми ушами.
Тени от деревьев медленно передвигались с запада на восток. В воздухе тоненько звенели комары, от которых мы лениво отмахивались ветками. Мы лежали рядом все трое и слушали бесконечные рассказы кого-нибудь из нас…
Слушать
Мне по своей наивности казалось: ну что за аферы могут быть в Советском Союзе?! Но, оказывается, бывают и аферы, и дела почище. Были у братьев и ограбления банков при помощи всего лишь двух игрушечных пистолетов; был и угон железнодорожных вагонов с грузом каких-то ходовых товаров, были и еще всякие «занимательные» истории, когда братьям, «работавшим» вдвоем, удавалось, в стиле Остапа Бендера или героев О. Генри, без особого труда охмурять доверчивых простаков.
Конечно, не всегда все происходило гладко и блестяще, и братья уже имели не по одному аресту, и не раз «куковали» в лагерях, но каждый раз им удавалось бежать, но через какое-то время они попадались вновь. Сроки их наказаний давным-давно перевалили за десятку, так что, по существу, они больше ничем не рисковали: Расстрела ни за побег, ни за аферы по Уголовному кодексу не предусматривалось, а добавлять сверх десяти лет им не могли, потому что десятка в те времена была «потолком».
Но НКВД хорошо их знало, и они, как говорится, сидели у него «в печенках». В последний раз братьев забрали в Ялте, где они тихо и мирно проживали итоги последнего «мероприятия», но однажды в ресторане их кто-то опознал. В лагере подельников разъединили, и на «Водоразделе» в 37-м оказался один Владимир Николаевич. Был он весел, жизнерадостен, остроумен, умел ладить со всеми — и с интеллигенцией, и с урками. Слушать его рассказы было большим удовольствием.
Любил он поддразнивать конвоиров и обещал им, что непременно убежит в первый же дождик, когда собака не возьмет след. Конвоиры его ненавидели, не хотели водить на работу, но не взять не имели права. И даже когда вся бригада работала, вернее, копошилась в лесу, Экк все равно валялся в тени «за счет ВОХРа», так как конвоиры не желали рисковать. А он мирно наслаждался своими 400 граммами хлеба и даже понемножку делился с нами.
В конце концов Экк все же выполнил свое насмешливое обещание и бежал в первый осенний дождик. Впрочем, это случилось уже без меня, и я об этом узнала позже.
К сожалению, мне не довелось услышать много о приключениях братьев Экк, так как нас недолго гоняли на лесоповал. Очевидно, даже наше не шибко грамотное лагерное начальство, начальство «спецдоводиловки» — иначе наш лагерь не назовешь, обеспокоилось, как бы «чего не вышло» по поводу такой явно никчемной, никакой пользы не приносящей и не оправдывающей себя работы.
Кстати, все наше начальство, включая и самого начальника лагеря, все они сами тоже были заключенные, но, конечно, из «соцблизких» — бытовиков и мелких уголовников, так что и они побаивались за свою шкуру. Словом, в один прекрасный день нас утром повели не на лесоповал, а на лесобиржу.
…У колеи железной дороги стояли штабеля бревен и покрытых корой «баланов»,
Если же вагонов не было, то просто перетаскивали бревна с места на место или снимали кору с баланов особыми ножами, похожими на сечки с двумя ручками. Тут уж сидеть нам не давали, и бригадиры покрикивали, если кто-то останавливался. А солнце жгло немилосердно, никакой тени не было, деревья были далеко и только дразнили нас своей листвой.
На погрузку и перетаскивание бревен тоже были какие-то нормы, которые мы все равно выполнить не могли, хотя и копошились весь день понемножку. Да и где же их выполнить, когда от голода и собственное тело таскали еле-еле! Вся эта система была устроена для того, чтобы нормальный человек — не уркаган — не смог выжить. Ведь даже сильный и крепкий поначалу не мог выполнить норму, так как норма рассчитывалась на всю бригаду в 40 человек! Поэтому все мы фактически были обречены…
И все же здесь, на лесобирже, мы что-то делали, как могли, и стали получать по 300 граммов, а мужчины иногда выгоняли план и получали по 400. Но разве этого было достаточно, чтобы восстановить хоть какие-то силы? Мы все почернели и сморщились. Андрей стал похож на араба в чалме из полотенца, чтобы хоть чем-нибудь защититься от солнца, и черные жгучие глаза его горели неестественным блеском, а зубы и белки сверкали, как у негра.
Иногда нам удавалось и на биржу выскользнуть вместе. Помогали нам в этом все наши друзья и знакомые. Из женщин на работу все еще выходили только я да двое привезенных позже меня, тоже из Медвежки. Больше «самостоятельных» не было. За остальных работали их лагерные «хахали» — конторские «придурки», повара, кладовщики и прочая лагерная «аристократия».
Была у урок даже своя «королева», из-за которой в бараках шла поножовщина, а уркаган, которому она досталась, организовал «из своих» бригаду возчиков, которая где-то как-то работала, как говорили, и за это получил негласное право жить со своей «марухой» в отдельной кабинке, которую собственноручно и соорудил в бараке. Этот уркаган был вторым страшным и всесильным человеком в лагере после Кости-бандита — начальника изолятора.
…Когда мы, три женщины, своей компанией перетаскивали баланы из одной кладки в другую, Андрей и другие знакомые всегда старались нам помочь, чтобы мы вытянули на паек хотя бы в 300 граммов. И когда мы все валились на землю от усталости, волей-неволей нам давали маленький перерыв. Андрей яростно кусал пустой мундштук — табака давным-давно уже не было и в помине — и бормотал сквозь зубы:
— Будь оно все проклято! Если бы я только мог! Господи, если бы я только мог избавить тебя от этого! Ну пусть бы я был здесь… Не могу, не могу видеть тебя в лагере… Сволочи! Сволочи!
Несмотря на малюсенькое прибавление к весу нашей мизерной пайки, мы явно ускоренными темпами приближались к состоянию доходяг… Но и тут милосердная Природа снова сжалилась над нами…
В то необычайное лето, сухое и знойное — ни одного дождя за все лето! — то здесь, то там в тайге начали вспыхивать пожары. Серые облака дыма клубились над лесами, а к вечеру красное зарево затягивало весь горизонт. Запах гари чувствовался и в лагпункте. И тут нас послали… «тушить лесные пожары»! Наивно было думать, что несколько бригад хотя бы даже и по 40 человек, вооруженные всего несколькими лопатами и двумя-тремя топорами, могут затушить лесной пожар! Но… начальству, очевидно, виднее. Пришел приказ, и бригады по 40 человек, с двумя конвоирами и собакой, стали отправлять в разные стороны, туда, откуда несло гарью и откуда поднималось дымное марево.