На перекрестках встреч: Очерки

Зыкина Людмила Георгиевна

– Позитивные сдвиги, однако, есть, – включился в разговор руководитель партийной организации города Раннерса Рудольф Диттман. – Люди стали чаще прислушиваться к голосу Советского Союза, не верить во всякого рода фальшивки и выдумки, потому что понимают: такая великая держава, где хозяином является сам народ, не может быть источником зла, ненависти к другим народам и национальностям, что люди, перенесшие столько лишений во время борьбы с фашизмом, знают истинную цену миру.

Слова лидера коммунистов г. Раннерса находили свое яркое подтверждение в том, что различные группы людей в разных городах толпами приходили не только за кулисы, но и в отель, выражая благодарность Советскому Союзу за его усилия в борьбе за мир и социальную

справедливость. В Копенгагене это были студенты и домохозяйки, представители акционерных обществ и судостроители; в Орхусе – портовые рабочие и учителя гимназий; в Выборге – рыболовы и энергетики. В Марибо молодые люди просили оказать помощь им в приобретении книг, нот, текстов советских песен. Нашлось немало желающих вступить в общество «Дания – СССР». В Эсбьерге, городе рыболовов, нас принимали за кого угодно – норвежцев, англичан, шведов, шотландцев, – но не русских. И когда убеждались, что мы действительно из Советского Союза, дружеским рукопожатиям не было конца. Может быть, это происходило оттого, что небольшой город-труженик знал о нашей стране больше, чем другие?

– Вряд ли, – отвечал сопровождавший нас представитель министерства культуры. – Просто здесь знают цену труду лучше, чем где-либо.

Так оно и было на самом деле – с раннего утра до позднего вечера город жил насыщенным трудовым ритмом. В порту разгружались и снаряжались в плавание десятки траулеров. Запах свежей рыбы витал в воздухе, и чайки тысячными тучами, галдя, висели над головой. Вдоль бетонных причалов кипела работа. Никто не суетился, не бегал без толку туда и сюда, каждый знал точно, что и как надо делать, и делал это с мастерством профессионала. Порт производил впечатление трудяги.

Вообще Дания славится своими портами, где одновременно швартуются суда из десятков стран мира. И основной вид транспорта – морской. Поэтому не удивительно, что в стране насчитывается более восьмидесяти гаваней.

Дания – это 495 больших и малых островов и один полуостров. Проливы изрезали страну, как каналы. Тем не менее можно проехать из одного конца ее в другой, не выходя из вагона. Поезда совершают свой путь по морю, как по суше: в трюмах огромных морских паромов.

Ландшафт Дании мягок, поэтичен. Подавляющее большинство населения тесно связано с землей. Четверть его живет в Копенгагене, но почти у всех есть нити, ведущие к маленьким домикам среди зеленых участков. Копенгаген, по-моему, слишком большой город для такого небольшого государства.

Несмотря на плотность гастрольных выступлений, я хорошенько осмотрела этот, безусловно, один из красивейших городов мира. Столица Дании словно увенчана величественным куполом дворца, в котором помещается риксдаг. Шпили старинных готических башен то здесь, то там стремительно вонзаются в синее небо. Своеобразен и витой шпиль капища Копенгагена – его биржи. Привлекательные витрины магазинов, пышная зелень многочисленных парков, скопища автомашин всех лучших марок мира, нарядные столики осенних кафе, шумная и пестрая толпа в «Тиволи» – все это осталось в моей памяти.

В Копенгагене преподаватель русского языка местного университета Эрик Шмит поразил меня широкой эрудицией, в частности знанием истории России в эпоху Петра I. Он подробно, как будто это было вчера, а не двести пятьдесят лет назад, рассказал мне о встречах русского государя с датским королем Фридрихом IV, и в частности об одной из них, весьма забавной.

– Петр I вставал рано и спал не более пяти-шести часов в сутки. В 8 часов утра он послал гонца сказать королю, что хочет с ним встретиться. Русскому царю ответили, что король спит. Спустя два часа Петру сказали, что, хотя его величество уже не спит, никто не имеет права входить в его покои. Еще через час Петра уведомили, что король начал одеваться. Тогда Петр попросил сказать королю немедленно, что его, Петра, терпению пришел конец. Несколько сконфуженный Фридрих IV вскоре предстал перед царем. Выслушав все

доводы русского государя в пользу утренней беседы, король согласился с ним, но встречаться в утренние часы отказался, мотивируя отказ силой сложившейся привычки.

Я спросила Шмита об источниках его познаний.

– В нашем университете, – отвечал он, – проведено фундаментальное научное исследование о российской политике альянсов в 1720 годах. Труд этот отмечен Золотой медалью Копенгагенского университета. Его автор – ученый-историк Ханс Баггер, защитивший еще в 1970 году кандидатскую диссертацию по русской филологии и истории России. Несколько лет он провел в Советском Союзе, занимался на кафедре истории СССР периода феодализма исторического факультета Московского университета под руководством профессора (Г. А. Новицкого. – Л. 3.). Вернувшись на родину, Баггер продолжил исследования в области русской истории времен Петра I. Ученый и поныне читает в Историческом институте Копенгагенского университета курс лекций по истории России XVIII века. Кроме того, в библиотеке университета есть немало источников, в том числе и на русском языке, по которым можно представить себе не только эпоху Петра I, но и личность этого государственного деятеля, полководца и дипломата. Кстати, у Баггера есть обширная библиотека, в ней собраны уникальные материалы о Петре Великом и его времени.

К тому же, Дания богата на места, связанные с пребыванием Петра I в нашей стране. Например, Петровская башня в Копенгагене, бывшая когда-то маяком. По ее внешней винтовой лестнице русский царь поднялся на лошади на самую вершину, чтобы обозреть оттуда представшие взору проливы и берега. Бесстрашие Петра осталось в памяти поколений. В Роскилде, некогда столице Дании, есть старинный кафедральный собор – усыпальница королей. Посередине одного из залов на столбе, подпирающем своды собора, сделаны зарубки, отмечающие рост коронованных особ. Самая высокая из них принадлежит русскому царю.

Слушая в Копенгагене датскую народную музыку, я, к сожалению, не нашла в ней сколько-нибудь ярко выраженного самобытного стиля. Правда, некоторые народные песни, выдержанные в эпическом духе, несут на себе печать своеобразия. Композиторы же скорее подражали народным мелодиям и вдохновлялись ими, нежели создавали свои собственные шедевры. Отсюда – скудость датских имен в сонме великих музыкантов мира. Даже таких крупнейших мастеров прошлого века, как Н.-В. Гаде и И.-П. Гартман, первых значительных композиторов Дании, нельзя отнести к разряду лучших музыкантов Европы, хотя они и пытались получить признание за пределами своей страны.

То же самое можно сказать и о датской живописи. Просмотрев собрание Государственного художественного музея, Датской королевской академии изящных искусств, убедилась в том, о чем читала еще в Москве: на всех полотнах датских авторов чувствовалось влияние художников Голландии, Германии, Франции. Даже родоначальники национальной школы живописи Н.- А. Абильдгаард и Е. Юель, члены Датской академии художеств, основанной в 1754 году, не избежали влияния академического классицизма и натурализма, свойственных, например, французской живописи. Однако позднее на почве реакции против иностранных влияний утверждались национально-самобытные тенденции в развитии не только живописи, но и искусства вообще. В этом отношении добрую службу сослужили художественные поиски таких мастеров, как Кройер и Туксен.

Большое впечатление произвел на меня музей знаменитого датского скульптора Торвальдссна, автора архитектурного оформления главного собора столицы Дании, памятников Джорджу Байрону в Кембридже, Фридриху Шиллеру в Штутгарте, Николаю Копернику и королю Станиславу Понятовскому в Варшаве и других выдающихся произведений.

Огромное, специально построенное на его средства еще при жизни здание в самом центре Копенгагена украшено по всему периметру живописным фризом, изображающим триумфальное возвращение Торвальдсена из Рима на родину.