На перекрестках встреч: Очерки
Шрифт:
Песенная стихия хора увлекла талантливого композитора, и он, очутившись в ее круговороте, сумел поставить хор на один уровень с лучшими профессиональными музыкальными коллективами мира.
Нелегко ему пришлось поначалу. Любые новшества встречались в штыки, культура исполнителей не бог весть какая, дисциплина тоже не образцовая… Но Захаров нашел ключики к сердцам хористов, заразил их своими песнями. Покоряло и личное обаяние Владимира Григорьевича, его нельзя было не любить и не уважать.
Репетиции его носили особый характер. Он беседовал по душам, «за жизнь», об искусстве, о песне и затем как бы незаметно, специально не настраиваясь, предлагал одну, вторую, третью песню, обсуждал
Владимир Григорьевич отличался изумительным тактом, никогда не перебивал собеседника ни в разговоре, ни во время пения. А только потом делал замечания, разъяснения, вносил поправки.
Захаров тщательно обрабатывал детали хоровой и инструментальной фактуры, добиваясь богатства и наполненности звучания. Он писал мелодию так, что певцу или певице хотелось ее петь, показывая все возможности своего голоса. Вот почему песни Захарова исполнялись всегда с охотой.
Композитор вносил в них множество поправок и изменений даже после того, как они звучали со сцены. Бывало и так. Принесет он ноты, а солисты хора говорят: не поется, музыка холодная.
– Сами вы холодные, придиры,- полушутя-полусерьезно бурчал Захаров, но ноты забирал с собой домой на переработку. И на следующий день приносил новый вариант, который снова браковался ведущими исполнителями. Так проходило немало дней, репетиций, прежде чем песня появлялась на свет, обретая популярность.
Теперь с «высоты прожитых лет» я вправе сказать, что мое приобщение к русской песне началось в хоре имени Пятницкого. Хор стал для меня школой познания песни и секретов ее исполнения. И сколько нового, неожиданного, поучительного открыл Захаров в народной песне! Он требовал проникновения не только в ее сюжет, но и в смысл, глубинное содержание, представляющее собой органическое единство слова и музыки.
У Захарова я училась постигать «подходы» к песне, отбирать выразительные средства в соответствии с образным строем произведения, серьезно анализировать его, ибо без этого, считал Захаров, исполнитель превратится в бесстрастного иллюстратора мелодии и текста. Распадутся внутренние связи, нарушится цельность песни.
Он осуждал слащавую приторность некоторых певцов, сетовал на их дурной вкус, излишнюю жестикуляцию, подвывания и тому подобные «украшательства», которые мешают выявить истинную ценность народной музыки, требовал максимальной строгости и простоты исполнения.
– Мелодия песни должна литься потоком,- говорил он,- звуки должны словно нанизываться один на другой, тогда появится ровность темпа, устойчивость интонации.
Первостепенное значение придавал Захаров четкой дикции – основе русского пения. Он учил не только петь, но и говорить. Не просто объясняться на родном языке, а именно говорить. Чувствовать тяжесть, вес слова, его емкость, его происхождение. Владимир Григорьевич был воистину учителем русской поэзии, в которой он искал и находил множество удивительных примеров значительности слова. Можно сказать, что именно тогда, в годы работы в хоре, я поняла, что такое поэзия и как она необходима певцу. Стихи, знакомые с детства из школьных учебников и хрестоматий, вдруг начинали звучать по-новому, их образы обретали более глубокий смысл. Я стала -чувствовать музыку стиха и музыку русской речи вообще. Иногда читала для себя вслух – училась говорить. Выписывала особенно полюбившиеся строчки, повторяла их на память, читала подругам. Там я проходила курс по истории русской поэзии. И когда через много лет мне захотелось составить специальную программу из старинных романсов, большинство
По рекомендации Захарова, я начала наведываться в Третьяковку, смотрела старую живопись, портреты тех, кто жил в одно время с создателями песен. Я видела, как надо носить народную одежду, как убирать волосы, какие искать позы и движения. Этот интерес к другим видам искусства был рожден моими конкретными нуждами, открывая в то же время прекрасные высокие миры, с которыми уже теперь не расстаться.
Вот что такое большой учитель.
Всякому ученику нужен наставник.
Вспоминаю, как он уходил с концерта мрачный, недовольный. Значит, завтра на репетиции будет «разнос».
– Вы же не пели, а вчерашнюю прокисшую кашу ели. Вам и есть не хочется, а надо, заставляют. Так вы и пели, с кислыми физиономиями.
Захаров считал, что хорист должен быть настроен на песню, иначе опа не станет художественным творением.
Подчеркивая необходимость громкого звучания ее, он иногда заставлял:
– Спойте так, чтобы милиционер на площади Маяковского услышал.
Мужественный и вовсе не сентиментальный человек, Владимир Григорьевич, слушая иные народные песни, с трудом мог сдержать слезы.
Как-то неожиданно Захаров изъял из программы одну из популярных и любимых им песен «Зеленая рощица». Все недоумевали, а он отказывался объяснить, в чем дело. Только некоторое время спустя признался художественному руководителю Государственного хора имени Пятницкого П. Казьмину, что в те дни песня так глубоко трогала его душу, так волновала, что он просто не мог ее спокойно слушать.
И все же Захаров не уставал повторять, что русская народная песня требует эмоциональной строгости, что ей чужды слезливость и надрыв.
Напряженно и плодотворно работал Захаров над фольклором. Видный советский музыковед И. Нестьев так писал о маститом композиторе: «Все его творчество неразрывно связано с русским крестьянским фольклором в его чистом неприкрашенном виде… Если у А. В. Александрова русский колорит передан в обобщенном, классически устоявшемся характере, то стиль В. Г. Захарова стоит ближе к живым народным первоисточникам: это сочный и цветистый, подлинно концертный строй деревенской песни с ее свободно льющейся подголосочной тканью».
Владимир Григорьевич часами слушал песни в исполнении народных певцов и лучшие записывал. На основе этих записей появился уникальный сборник «Хор имени Пятницкого. Сто русских народных песен». В этой работе принимал участие и П. Казьмин. Примечательно вот что. Захаров долгое время не решался обрабатывать народные песни, словно боясь прикоснуться к этой святыне. Но все же пришел к выводу, что это необходимо. Он внес новые краски в звучание хора и оркестра, дал стимул для художественного роста коллектива, пополнившегося танцевальной группой и ансамблем народных инструментов. Большинство песен сохранилось в одноголосной записи, а для хорового исполнения они нуждались в многоголосном обогащении. «Обработка песен для такого коллектива, как наш, требует особого подхода,- говорил Захаров на одном из совещаний руководителей крупнейших хоров страны.- Я имею в виду не только тесситуру, диапазон хоровых групп певцов, певиц и целый ряд специфических особенностей хора. Обработка песни должна отвечать стилю хора, его исполнительской манере. Мы стараемся обрабатывать песни, не забывая о выразительной силе подголосков». При этом Захаров внимательно изучал текст, во всех случаях исходил из образа песни, ее мелодического, ладового строя, ритмики. Владимир Григорьевич подчеркивал, что обработанная песпя должна звучать не хуже, а лучше необработанной, не выпадая в то же время из «стиля»: