На последнем сеансе
Шрифт:
– Спишь? – снова спросил водитель.
Я не спал.
– Улица Флорентин, – сказал водитель.
Я расплатился.Дома дребезжал телефон.
Дочь спросила:
– Что сказали в больнице?
Я ответил:
– Там не говорят, там делают.
– Что с тобой делали?
– Самое необходимое.
– Вот видишь, ты выстоял!
– Да, я себя отлично проявил.
– А может…
– Что?
– Может, будет лучше, если я свою квартиру продам и я с Дани перееду к вам?
– Я думаю,
– Папа, а я всё же не уверена, что ты… Почему бы не связаться с доктором Шером? Маме необходим уход. Особый уход. Доктор Шер заведует клиникой для таких людей, как моя мама.
– Пусть доктор Шер заведует в своей клинике, а здесь заведую я, и со мной об этом больше никогда не заговаривай.
В комнате моей жены пахло как обычно – чем-то кислым и старостью.
Распахнув окно, я спросил:
– Как ты сегодня?
Эстер задумчиво улыбнулась. Улыбка мне не понравилось – она была направлена непонятно на кого. И вдруг Эстер раскрыла ладонь.
– Они красивые, – сказал я про горстку цветных пуговичек.
Мышцы на шее Эстер напряглись, как у кошки. Свободной рукой она погладила моё плечо и спросила:
– Ты здесь?
– Где же мне ещё быть?
– Я подумала, что ты ушёл и что ты не возьмёшь меня в кино. На последний сеанс…
– Здесь я. Разве ты не видишь, что я с тобой?
– Теперь вижу, а раньше я думала, что тебя здесь нет.
– Ты не должна так думать.
– Ладно, тогда я оденусь, и мы пойдём в кино на последний сеанс, да?
– Как-нибудь пойдём.
Пуговки из ладони Эстер выпали на ковёр.
Из шкафчика в ванной комнате я достал свежее бельё и большое полотенце, а из зелёной тумбочки шампунь. Включил душ.
– Повернись… Ещё, ещё немного…
Купая жену, я подумал о рождённой из пены морской Афродите, а потом я вспомнил, как однажды мы с Эстер отдыхали в Нетании, и как Эстер в подаренном мною купальнике входила в море. Я любовался моей женой. Тогда ей было тридцать пять.
– Вот и порядок!
Я отключил душ и большим полотенцем обтёр сбившиеся на голове седые волосы, серую кожу лица, жёлтые складки живота, раздувшиеся вены ног.
– Остальное – сама, – сказал я.
Эстер кивнула, но к полотенцу не притронулась.
– Вот так…
Я уже успел смириться с мыслью, что до конца жизни мне придётся купать и менять на этой женщине бельё. Я одел Эстер в бордовую шёлковую пижаму, мой подарок ко дню пятидесятилетия, а потом потянулся за большой расчёской.
– Надо причесаться, – объяснил я.
Эстер послушно подставила голову.
– Вот так… Вот так… Вот так…
Я подумал о либретто оперы Глюка, где Орфей мог бы вернуть Эвридику к жизни лишь при условии, что от неё отвернётся.
– Вот так… Вот так…
Я представил себе, что повстречайся Орфей с женой Лота, у них бы, конечно, нашлась общая тема для беседы.
Я отвёл Эстер в комнату и сказал, что пойду на кухню
Если бы четыре года назад меня спросили, сколько стоит пачка молока или килограмм соли, я бы не ответил. Теперь знал. И где на кухне стоят банки с рисом и мукой теперь тоже знал. Четыре года…
Я ждал, пока в чайнике закипит вода, а о проведённой в больнице ночи старался не думать. Я стал думать о моей балладе и даже пропел:
– Что день грядущий мне гото-о-овит…
Вернувшись к Эстер, я застал её сидящей на коврике.
– Твой чай.
Эстер подняла голову, спросила:
– Они вернут моего брата?
Я заглянул в глаза жены, как заглядывают в книгу. Прочёл: «Мне нехорошо!»
– Попей чай, – сказал я.
– Пусть они вернут моего брата.
– Они вернут.
– Когда? Ты знаешь, когда вернут моего брата?
– Нет, – сознался я. – Я не знаю, у кого спрашивать. Просто не имею понятия. Попей чай.
Эстер глотнула из чашки и вернулась к своим пуговкам.
– Завтра, – сказал я. – Игру с пуговками продолжишь завтра. Пора ложиться спать.
Эстер вдруг улыбнулась, спросив:
– Я красивая?
– Конечно! Спокойной ночи!
Чай я отнёс на кухню. Вылил в раковину. Промыл чашку, почистил зубы. Постирав в ванной комнате носки, развесил их на верёвке. Перед тем, как включить душ, заглянул в зеркало. Зеркало пугало своим бесцеремонностью: на лице была нарисована картина растерянности и досады. Захотелось от этого лица отвернуться, сбежать, словно от приближающейся опасности, но вдруг почудилось, что ко мне подошёл отец, сказал: «Когда подбирается опасность, не отворачивайся. Наоборот – попытайся заглянуть ей в глаза».
Я сбросил с себя одежду. Всё вроде бы на месте: ничего такого, что напоминало бы рассыпающуюся, засохшую хлебную горбушку.
Вот она – моя голова. Она не допустит размытых мыслей.
Вот они – мои руки. Они уберут, если потребуется, преграды.
Вот они – мои ноги. Они направят меня, куда надо.
Голова, руки, ноги – чем не достойное войско!
Я задержал взгляд на моём лице. Никакого сомнения – зеркало отражало облик вполне мужчины.
«Ты не засох, – сказал я себе. – Разве что чуть-чуть усох…»
Вспомнил:
«Не ищи другого лица, если имеешь своё!» – взывал знаменитый средневековый каббалист Парацельс.
«Вот именно!» – согласился я.
И вдруг…
В нижнем углу зеркала я увидел, как широко распахнулся халатик медсестры Вики.
«Ты здесь? – растерялся я. – Ты посмел явиться ещё и сюда?»
Халатик от зеркала отлетел. Повернувшись к зеркалу спиной, я громко рассмеялся.
На память пришёл анекдот про парня, которому на призывном участке военврач приказал повернуться спиной и наклониться. «Годен!» – заявил военврач. Парень пришёл в сильное изумление. «Не понимаю, господин доктор, – сказал он. – Разве то же самое вы не могли сказать мне в лицо?»