На пути к Цусиме
Шрифт:
Пока адмиралы- «комиссары» отмечали дома Рождество, гулльские рыбаки определялись с финансовыми претензиями к русскому правительству. К концу декабря потерпевшими объявили себя 399 человек (при, напомню, восьми непосредственно пострадавших), общая сумма иска которых составила без малого 104 тыс. фунтов стерлингов, или 960 тыс. рублей. Сами собой установились и «тарифы»: за легкую рану, полученную на Доггер–банке, — по 5 тыс. рублей, за испытанные здесь «нервное потрясение и испуг» — по 450 рублей, за то же членам семей на берегу — 28 тыс. рублей в общей сложности, за «спасение получивших повреждения баркасов» — по 4500 рублей за каждый и т. д. [207] Те рыбаки, которые в ночь на 9(22) октября находились в море, но далеко от места происшествия, в обоснование своих финансовых претензий к России вдруг стали утверждать, будто были обстреляны неким русским судном ранним утром следующего дня [208] .
207
Крымский вестник. 1904. 12(25) декабря. № 318; Русский вестник. 1905. Апрель (№ 4). С. 695696.
208
Впрочем, еще в конце октября 1904 г. «Times» поместила заметку, в которой говорилось, будто команда траулера «Kennett» была обстреляна русским военным судном в семь утра следующего дня, а рыбаки с «Moulmein» и «Mino» видели такие же пароходы в 4 и 6 утра этого же числа соответственно. — The Times. 1904. October 29.
Сумма иска была настолько несообразной, что показалась чрезмерной даже комиссии, специально назначенной британским кабинетом, которая уменьшила ее до 60 тыс. 23 фунтов. Русский император и после этого нашел выставленный англичанами счет «чудовищным» [209] , но Петербург его оспаривать не стал, и 23 февраля (8 марта) 1905 г. граф Бенкендорф от имени своего правительства переправил лорду Лансдоуну чек на 65
209
АВПРИ. Ф. 143. Оп. 491. Д. 64. Л. 171. — Резолюция Николая II на секретной телеграмме графа Бенкендорфа из Лондона в МИД от 13(26) февраля 1905 г.
210
АВПРИ. Ф. 184. Оп. 520. Д. 1158. Л. 171. — Письмо Лансдоуна Бенкендорфу. Лондон, 23 февраля (8 марта) 1905 г. Автограф.
В 15.30 6(19) января 1905 г. международная комиссия впервые собралась в полном составе в большом зале французского МИДа на свое первое же публичное заседание. «В зале присутствовала многочисленная публика, в том числе много элегантно одетых дам и дипломатов, а также секретарь японского посольства и журналисты», — описывал увиденное нововременский корреспондент [211] . Английский, а затем и российский представители зачитали свои «заключения», предварительно напечатанные и розданные «комиссарам». Сэр Хью О’Берн никаких нарушений международных правил и даже просто странностей в действиях своих рыболовов не заметил и присутствие на Доггер–банке миноносцев категорически отрицал. Действительный статский советник Анатолий Неклюдов исходил из обратного и утверждал, что вице–адмирал Рожественский «не только имел право, но находился в абсолютной необходимости действовать именно так, как он действовал […], чтобы истребить миноносцы, атаковавшие его эскадру». «Замечательно, — отметил корреспондент «Нового времени» И. Яковлев, — что русское изложение ограничивается подтверждением лишь факта нападения, основательно не вдаваясь в вопрос, откуда явились миноносцы. Таким образом, защита русской точки зрения отнюдь не переходит в обвинение подданных какого-либо нейтрального государства в соучастии в нападении на русскую эскадру» [212] . «Изложение великобританского агента, прочитанное первым, — делился Неклюдов со своим шефом впечатлениями от первого дня публичных слушаний, — составлено, в сущности, в очень умеренных выражениях […] Изложение это страдает некоторою запутанностью […] Напротив того, наше изложение представляет собою вполне ясный и связный рассказ о происшествии, причем отнюдь не затрагивается щекотливый вопрос о возможном подготовлении нападения в великобританских портах или об участии в этом нападении со стороны пароходов английской рыбачьей флотилии» [213] . Несмотря на это, в Форин Офис документальные материалы, представленные русской стороной, вызвали раздражение: «Они, — комментировали их из Лондона О’Берну, — в основном состоят из докладов, призванных показать, что японская атака в Северном море была подготовлена» [214] (по смыслу — в Великобритании. — Д. П.).
211
Новое время. 1905. 7(20) января. № 10366.
212
Новое время. 1905. 15(28) января. № 10367.
213
АВПРИ. Ф. 187. Оп. 524. Д. 2575. Л. 11–11 об. — Донесение Неклюдова Нелидову. Париж, 7(20) января 1905 г. № 2.
214
F. O. R. C. 65/1734. P. 217. — Черновик письма на бланке Форин Офис О’Берну в Париж. Лондон, 22 января 1905 г.
На заседаниях 12(25) — 14(27) января перед «комиссарами» выступали свидетели потерпевшей стороны. Заслушивать показания 27 рыбаков оказалось делом утомительным и «снотворным», и не только для членов международной комиссии. «Все это до такой степени надоело, — вспоминал барон Таубе, — что к концу показаний свидетелей с английской стороны зал заседания представлял из себя «аравийскую пустыню», и только в первом ряду кресел мужественно выдерживала эту тоску почтенная супруга моего юридического оппонента леди Фрей, которая в своем платье, близко походившем на кринолины первых лет правления блаженной памяти королевы Виктории и в зеленой вуали на шляпке того же времени, живо напоминала юмористические фигурки из незабвенного «Панча»» [215] .
215
Таубе М. А. Указ. соч. С. 73.
Если говорить о существе данных показаний, то единодушны свидетели–рыбаки оказались лишь в одном: никаких инструкций они не нарушали, их баркасы передвигались обычным для рыбной ловли порядком, и все положенные огни на них были зажжены вовремя. В остальном их показания были сбивчивы и противоречивы: одни говорили, что наблюдали на Доггер–банке какие-то «черные предметы» или даже «иностранные малые суда», другие их не видели, третьи не могли воспроизвести на макете положения своих и соседних баркасов в момент инцидента и т. д. В этой мутной воде окончательно потерялись их утверждения трехмесячной давности о миноносцах, замеченных на Доггер–банке, и том из них, который оставался на месте происшествия до утра 9(22) октября. И хотя оставалось непонятным, кто в таком случае стрелял в них в то утро (английские эксперты выдвинули предположение, что это была все та же многострадальная «Камчатка»), русские делегаты в подробности вдаваться не стали и на уточнениях не настаивали, по–прежнему опасаясь «затронуть английское общественное мнение». «Показания английских рыбаков по гулльскому делу, по общему впечатлению дипломатов, — читаем в нововременском отчете, — отличаются отсутствием определенности» [216] .
216
Новое время. 1905. 15(28) января. № 10367.
На следующий день, 15(28) января Неклюдов, в полном соответствии с вышеупомянутой инструкцией своего шефа, попытался закулисно «договориться» с англичанами. В ходе неофициальной (и даже «не полуофициальной», как он подчеркнул) беседы с О’Берном, но от своего и Нелидова имени, он предложил заключить следующее джентльменское соглашение: русская делегация не будет оглашать имеющиеся в ее распоряжении сведения о тайных приготовлениях японцев к нападению на русскую эскадру «при потворстве частных лиц из числа британских судовладельцев» в обмен на признание англичанами, что русские моряки оказались вынуждены открыть огонь на Доггер–банке «под влиянием обстоятельств». Но О’Берн, убежденный, что материалы, на которые ссылался Неклюдов, «совершенно ничего не стоят», отверг это предложение [217] .
217
F. O. R. C. 65/1734. P. 405–407. Письмо О’Берна в Форин Офис. Париж, 28 января 1905 г.
18(31) января и в течение двух следующих дней комиссия заслушивала русских свидетелей. Корреспондент «Times» зафиксировал оживление в зале, в котором в эти дни вновь собралось много дам, «предвкушавших услышать русских военных моряков» [218] . На устроенном перекрестном допросе с участием британских и русских представителей Кладо, Эллис и Шрамченко описали инцидент тождественно и в деталях, хотя все находились на разных судах. Благоприятное впечатление на слушателей произвело то, что в момент инцидента первые двое стояли на вахте, все происходившее наблюдали с начала и до конца и приняли непосредственное участие в отражении атаки. Минный офицер Шрамченко на вахте не был, но поднялся на палубу «Бородина» еще до начала стрельбы и также смог подробно рассказать о двух увиденных им миноносцах: двухтрубные, низкобортные, черного цвета, эскадренного типа. Это описание, как и всей обстановки инцидента, полностью совпало с тем, что ранее «комиссары» услышали от Кладо и Эллиса. «Наши офицеры, подтверждая свои свидетельства честным словом, дали свои показания в связном изложении один за другим на русском языке [219] , — доносил Неклюдов Нелидову. — […] Ясные, отчетливые, подробные и дышавшие безусловной правдивостью изложения наших моряков не могли не произвести глубокого и вполне благоприятного впечатления на всех беспристрастных слушателей, и в особенности на самих адмиралов–комиссаров, не выключая и почтенного сэра Льюиса Бомонта [...] Наши молодые офицеры отвечали сдержанно, умно, не уклоняясь в сторону от сущности задаваемых им вопросов, и всем своим поведением перед комиссией сделали, безусловно, честь носимому им высокому званию русских морских офицеров». Но публике и журналистам особенно понравились корректные, но в то же время остроумные ответы капитана 2–го ранга Кладо, который, как и предвкушал, на следующее утро проснулся знаменитым, получив, по словам Неклюдова, «une tres bonne presse» (очень хорошую прессу) [220] .
218
The Times. 1905. February 1. № 37619. P. 3.
219
Согласно регламенту комиссии, проблему присяги каждый свидетель был вправе решать для себя по собственному усмотрению. Тот же документ установил рабочим языком заседаний французский, почему русские офицеры после перевода своих
показаний на французский язык прочли их вновь уже на этом языке.
220
АВПРИ. Ф. 187. ОП. 524. Д. 2575. Л. 26 об., 31, 31 об. — Донесения Неклюдова Нелидову. Париж, 19 января (1 февраля) 1905 г. № 4 и 20 января (2 февраля) 1904 г. № 5.
221
F. O. R. C. 65/1734. P. 418. — Депеша О’БернаЛансдоуну в Лондон. Париж, 31 января 1903 г.; там же. 65/1735. Р. 4–5. — Депеша О’Берна Лансдоуну в Лондон. Париж, 1 февраля 1905 г.
Дружественная России печать («Matin») расценила состоявшийся словесный поединок как полную победу русских, и даже английская пресса («Daily Chronicle») была вынуждена констатировать: «Доводы русских можно резюмировать одной фразой: то, что они видели — они видели. Они видели миноносцы, следовательно, миноносцы были там», правда, лукаво прибавив при этом: «никто, кроме русских офицеров, их не видел» [222] . Петербургские газеты трубили победу. «Присутствие миноносцев доказано неоспоримо, — ликовало «Новое время». — Ошибка при данных условиях была немыслима. Если рыбаки пострадали, то это было делом неотвратимого случая» [223] . В действительности до победы было еще далеко, но чаша весов явственно качнулась на российскую сторону («слушания приняли направление, определенно благоприятное для русской стороны», — признал в своем докладе О’Берн [224] ).
222
Цит. по: Новое время. 1905. 2(15) февраля. № 10385.
223
Новое время. 1905. 1(14) февраля. № 10384.
224
F. O. R. C. 65/1735. P. 24. — Депеша О’Берна Лансдоуну в Лондон. Париж, 2 февраля 1905 г.
Насколько убедительно свидетельствовали эти трое офицеров, настолько же маловразумительно выступил 27–летний лейтенант В. К. Вальронд с транспорта «Камчатка», которого опрашивали 18(31) января (мичман Отт с «Анадыря» в качестве свидетеля российской делегацией выставлен так и не был, и его отозвали в Петербург [225] ). Выбор Вальронда, по общему (включая англичан) мнению, оказался не вполне удачным. Выяснилось, что, сдав вахту в 8 часов вечера 8(21) октября, он спустился в свою каюту, более на палубу не выходил и, таким образом, своими глазами никаких миноносцев не наблюдал; после начала атаки он перешел в радиорубку и по распоряжению своего командира отправлял и принимал радиограммы с «Князя Суворова» [226] . Накануне английская сторона обвинила «Камчатку» в обстреле немецкого рыболовного и шведского коммерческого пароходов «Sonntag» и «Aldebaran», которые находились поблизости русского транспорта, но серьезных повреждений не получили, хотя «Камчатка» выпустила из своей единственной пушки около 300 снарядов, отбиваясь от миноносцев на протяжении более двух часов (иначе говоря, в эти пароходы, вероятно, никто целенаправленно и не стрелял). Так, по показаниям капитана шведского угольщика Магнуса Ионсона и механика Нильса Штромберга, после 15–минутного обстрела, но «не получив никакой аварии, «Aldebaran» продолжил путь» [227] . Вместе с тем, внятно прокомментировать приключения «Камчатки» Вальронд не смог, и русским делегатам, говоря словами Неклюдова, пришлось из уст шведских моряков выслушать «не совсем приятное […] освещение мероприятий нашего отставшего от эскадры транспорта». Впрочем, успокаивал он Нелидова, «эти подробности, уловимые только для опытных моряков, прошли в публике и печати совершенно бесследно» [228] .
225
Барон Таубе в частном разговоре пояснил О’Берну, что «Отт настолько усердно бросился наслаждаться столичными удовольствиями, что было признано необходимым «репатриировать» его за казенный счет». — См.: F. O. R. C. 65/1735. Р. 5. — Депеша О’Берна Лансдоуну в Лондон. Париж, 1 февраля 1905 г.
226
Новое время. 1905. 19 января (1 февраля). № 10371.
227
Новое время. 1905. 18 (31) января. № 10370. Существовала и другая версия обстрела шведского парохода, причем в изложении всех тех же Ионсона и его помощника в интервью шведским газетам сразу по прибытии в порт Gefle 13(26) октября. Капитан сообщил, что вечером 8(21) октября в Северном море в 90 милях от Ютландии «большой корабль, очевидно, русский крейсер» начал освещать его судно прожекторами, а затем произвел выстрел, после чего Ионсон распорядился поднять флаг шведского торгового судна. Несмотря на это, «последовали выстрелы в нашу сторону из орудий разных калибров [?]», причем обстрел начинался дважды и оба раза продолжался 10–15 минут. Помощник Ионсона рассказал, что по его пароходу с расстояния в 900 метров в общей сложности было сделано не менее ста выстрелов, впрочем, не причинивших ущерба ни судну, ни его команде; инцидент продолжался час — примерно с 20.30 до 21.30. Отвечая на вопрос о причинах обстрела, шведский моряк предположил, что, «возможно, «Aldebaran» приняли за миноносец, поскольку нас тщательно рассматривали с разных сторон» (См.: F. O. R. C. 65/1729. P. 397 — Изложение интервью капитана Ионсонаи его помощника шведским газетам в Gefle’e). Шведские газеты отнеслись к этим известиям с недоверием, общественность осталась равнодушной, а официальный Стокгольм (в лице министра иностранных дел) отозвался о сообщениях своих моряков, как о «преувеличении» (там же. 65/1730. Р. 303–304 — Депеша посла Великобритании в Швеции Кларка Лансдоуну в Лондон. Стокгольм, 4 ноября 1904 г.). Несмотря на это, английская делегация в Париже использовала показания Ионсона именно в этой, первоначальной и «преувеличенной» редакции. Добавим, что шведский пароход водоизмещением в 1,17 тыс. т был впятеро–вшестеро больше любого тогдашнего миноносца, «Камчатка» же вовсе не походила на крейсер, да и вооружена была значительно скромнее, чем следовало из только что приведенных рассказов шведских моряков.
228
АВПРИ. Ф. 187. Оп. 524. Д. 2575. Л. 24 об.
Однако на самом деле обвинения команды «Камчатки», мягко говоря, в непрофессионализме охотно смаковались тогдашней русофобской прессой [229] , живо обсуждались в кулуарных разговорах членами российской делегации [230] , а затем стали обязательным атрибутом многих исторических исследований, своеобразным признаком «хорошего тона» их авторов. Пользуясь тем, что эта плавучая мастерская вместе с большей частью своего экипажа погибла в цусимском бою, и, таким образом, в деталях восстановить картину событий вечера 8(21) октября уже невозможно (эти детали не были понятны даже Рожественскому, который специально телеграфировал об этом в Париж из Танжера), некоторые исследователи — отечественные и зарубежные — стремятся представить российских моряков в весьма неприглядном виде. Фрэнк Найт, например, пишет, что «Камчатка» в течение «нескольких минут» обстреливала «воображаемые» миноносцы, Вествуд и Эдгертон сообщают, что капитан русского судна, капитан 2–го ранга А. И. Степанов 3–й, был «совершенно пьян» [231] , петербуржцы В. Ю. Грибовский и В. П. Познахирев со вкусом повторяют вышеприведенные обвинения английской делегации в Париже. Как и их британские коллеги, они считают «достоверно установленным, что японских миноносцев в октябре 1904 г. в европейских водах не было» [232] , попросту отмахиваясь от доказательств обратного.
229
См., напр.: The New York Times. 1904. October 28. № 17104. P. 1.
230
«В вечер 7–го октября, то есть, значит, за несколько часов до инцидента, — по секрету, путая даты, нашептывал Рачковский Таубе в холле парижской гостиницы, — «Камчатка», заблудившись в тумане, значительно отстала от остальной эскадры и, испуганная своим одиночеством, терроризированная слухами о японских засадах по всему ее пути и, наконец, сильно подбодренная винными парами своего храброго командира Степанова и его экипажа, встречала пальбой всякое судно, попадавшееся им на этой большой морской дороге». «Мне оставалось только сердечно поблагодарить Рачковского и немедленно доложить все адмиралу Дубасову», — вспоминал полвека спустя барон. — Таубе М. А. Указ. соч. С. 65.
231
Knight F. Russia fights Japan. Lnd., 1969. P. 78; Westwood J. N. Russia against Japan, 1904–1905. A New Look at the Russo-Japanese War. Lnd., 1986. P.
140; Edgerton R. Warriors of the Rising Sun. New York, London, 1997. P. 191–192. Попутно Эдгертон сообщает, что «Камчатка» в момент инцидента якобы находилась в составе броненосного «эшелона», а обстрел «шведского траулера [?] и германского торгового судна» был произведен ею. после инцидента у Доггер–банки.
232
Грибовский В. Ю., Познахирев В. П. Вице–адмирал 3. П. Рожественский. СПб., 1999. С. 187–188.