На пути к Цусиме
Шрифт:
Между тем рядом с невнятными повествованиями малоинформированного Вальронда существует еще по крайней мере два описания происшествия с «Камчаткой», которые тогда же были опубликованы западной и русской прессой. 22 ноября 1904 г. (по новому стилю) берлинская «Lokal Anzeiger», а затем (30 ноября) и парижская «Figaro» поместили письмо голландца Арнольда Кооя (A. Kooy), одного из иностранных инженеров, которые обслуживали на эскадре станции «беспроволочного телеграфа» [233] . Письмо, написанное по горячим следам, было отправлено им из Танжера отцу и опубликовано с согласия последнего русским представителем в Гааге графом Бреверном-де–ла–Гарди [234] . «Было около 8 часов вечера или немного больше, — писал Коой–младший, — когда последовал приказ изготовиться к бою ввиду того, что поблизости замечены были 4 небольших судна, быстро шедших нам навстречу. Мы дали холостой выстрел, чтобы заставить их переменить курс, но вместо этого они направились прямо на нас, несмотря на то, что мы открыли убийственный огонь [...] Мы находились тогда на высоте Блавандсхука [235] , в 120 милях от датского берега [...] То были миноносцы и, конечно, не русские [...] Яитеперь еще узнал бы их» [236] . «К нам с обеих сторон неслись навстречу наперерез огоньки миноносцев, — вспоминал в «Крымском вестнике» другой, анонимный, очевидец; — дружные выстрелы не подпускали их близко [...] Комендоры божились, что двум нанесли повреждения; что до остальных, то поднявшийся сильный ветер и большие волны сделали преследование для них невозможным; снарядов выпустили мы 294 штуки и лишь этим спаслись» [237] .
233
Основным местом службы голландского инженера был крейсер «Светлана», на «Камчатку» он был командирован временно — на одни сутки. Найм иностранных специалистов — распространенная практика на флотах тех лет, они присутствовали и на боевых японских судах —
234
См.: АВПРИ. Ф. 143. Оп. 491. Д. 62. Л. 54. — Секретная телеграмма графа Бреверна-де–ла–Гарди в МИД. Гаага, 6(19) ноября
1903 г.
235
Датское написание — Blavaands Huk.
236
Цит. по: Русский вестник. 1905. Февраль (№ 2). С. 849.
237
Цит. по: Там же. С. 850. Человеку несведущему может показаться невероятным, чтобы неповоротливый и громоздкий военно–транспортный корабль смог так долго и успешно отбиваться от группы быстроходных миноносцев с помощью единственной 75–миллиметровой пушчонки. Однако такое возможно — в подходящих погодных условиях, при плохой видимости и в случае непрерывного маневрирования «жертвы». Очевидцы свидетельствуют, что все перечисленное имело место вечером 8(21) октября (другой вопрос, для чего миноносцам могла понадобиться такая атака). Полгода спустя, 14(27) мая 1905 г., в Цусимском проливе при свете дня и тихой погоде броненосцу «Князь Суворов» удавалось в течение нескольких часов и с помощью такой же 75–мм пушки (другие его орудия к тому времени были уже разбиты) отражать атаки японских миноносцев, хотя он представлял для них идеальную мишень, будучи полузатопленным и потому неподвижным.
Эти свидетельства российской делегацией предъявлены не были [238] , и эпизод с «Камчаткой», во многом загадочный до сих пор, был разрешен комиссией в неблагоприятном для России смысле — обвинения в обстреле ею мирных нейтральных судов «комиссары» включили в свое итоговое заключение. В документальное приложение к русскому Expose вошли показания экипажа шхуны «Эллен», доклад Департамента полиции и копия протокола датской полиции о задержании японца Такикава и немца Цигера, свидетельства французского капитана Эсноля, отдельные секретные донесения Павлова из Шанхая за май–июнь 1904 г. и русских военных атташе в странах Западной Европы, другие материалы контрразведки (но, конечно, далеко не все из портфеля Штенгера). Однако предметом обсуждения комиссии эти документы так и не стали, а русская сторона не настаивала. Такое, чересчур «примирительное» поведение русской делегации публицист В. А. Теплов позднее объяснил желанием Петербургауйти от нового обострения русско–английских отношений [239] . С этим соображением трудно спорить, поскольку дальнейшее «раскапывание» этой истории действительно имело шансы так или иначе поставить под удар англичан, а именно этого, как мы уже не раз могли убедиться, русская делегация всячески стремилась избежать. Не удивительно, что в феврале 1905 г. министр Ламздорф с санкции императора обратился в Министерство внутренних дел с просьбой не допустить публикации в русских газетах показаний тех свидетелей «гулльского инцидента» с российской стороны, которые в свое время не были представлены делегатами России на парижских слушаниях [240] .
238
Статья Кооя в переводе на английский язык была включена британской стороной в документальное приложение своего Expose. Поскольку как-либо «уязвить» Кооя англичане не могли, его сведения были скомпрометированы другим, не менее действенным, способом: в подборке документов сразу вслед за его статьей был помещен перевод газетного материала немца Германа Герке (H. Gercke) с изложением «мемуара» прусского офицера фон Лепела (von Lepel) — еще одного иностранного телеграфиста, работавшего на русской эскадре. Последний утверждал, будто вечером 7(20) октября с ее кораблей видели. два наблюдательных воздушных шара (См.: F. O. R. C. 65/1735. P. 99). Прием сработал — и по сей день пресловутые «воздушные шары» фигурируют в исторических сочинениях как красноречивое доказательство паники, царившей на 2–й Тихоокеанской эскадре, и, соответственно, полной недостоверности свидетельств тех, кто находился на ее судах.
239
Теплов В. Указ. соч. // Русский вестник. 1905. Апрель (№ 4). С. 723.
240
См.: АВПРИ. Ф. 143. Оп. 491. Д. 64. Л. 201, 254. — Секретные телеграммы Ламздорфа Нелидову в Париж и Бенкендорфу в Лондон от 17 и 25 февраля 1905 г.
Однако было еще одно обстоятельство, которому Теплов и прочие комментаторы, как нам представляется, не придали должного значения, именно — реакция комиссии на показания норвежца Христиансена. Помощник капитана парохода «Adela» свидетельствовал 20 января (2 февраля) последним с русской стороны. То, что суда, виденные им в Северном море накануне инцидента, были миноносцами, никто даже не пытался оспаривать, но особого впечатления на комиссию его показания также не произвели. В самом деле: даже если норвежцы и встретили какие-то загадочные миноносцы, это еще вовсе не означало их появления на Доггер–банке в ночь на 9(22) октября. Да и кто сказал, что это были японские миноносцы? Таким образом, «комиссары» давали понять, что ими будут приняты во внимание только прямые доказательства присутствия именно японских миноносцев на Доггер–банке, и именно в день и час инцидента, а таких улик в распоряжении русской делегации заведомо быть не могло. После этого российской стороне уже не имело смысла предъявлять аналогичные по характеру показания других свидетелей и, тем более, — раскрывать все свои секретные «карты».
Реакция на показания Христиансена показала, что расследование зашло в тупик: в такой ситуации ни одна из сторон уже не могла рассчитывать на безоговорочный успех. Это вполне продемонстрировали итоговые «заключения», зачитанные сторонами 31 января (13 февраля). Аргументы англичан, которым теперь приходилось выпутываться из противоречивых показаний собственных свидетелей, на этот раз выглядели как насмешка. Британская делегация, ранее убеждавшая всех, что мишенью русской эскадры стали исключительно мирные гулльские рыбаки, теперь стала упорно доказывать, что броненосцы Рожественского приняли за японские миноносцы (которых, «как заявило правительство Японии», там не было [241] ) собственные крейсер «Аврора» и транспорт «Малайя». В доказательство возможности такой путаницы английские военно–морские специалисты приводили примеры из недавней истории собственного флота — в Средиземноморье во время маневров лета 1901 г. корабль «Devastation» был ошибочно принят «своими» за чужой миноносец и обстрелян; то же, но уже с «Pegasus» и ”Pandora», произошло во время таких же учений 1902 г. (крейсера обстреляли друг друга); в обоих случаях дело происходило ночью [242] . Однако (возвращаясь к событиям на Доггер–банке) очевидно, что любой мало–мальски опытный моряк ни при каких обстоятельствах не мог бы принять высокий трехтрубный, оснащенный восемью 6–дюймовыми башенными орудиями крейсер «Аврора» водоизмещением 6,7 тыс. т. за не имеющий артиллерии низкобортный двухтрубный миноносец, не говоря уже о том, что «Аврора» двигалась попутным броненосцам курсом, на значительном отдалении от них и 9–10 узловым ходом; обстрелянные же броненосцами малые суда, по свидетельствам всех очевидцев, перемещались навстречу броненосному отряду и по меньшей мере вдвое быстрее.
241
31 октября 1904 г. японский посланник в Великобритании Тадасу Хаяси направил гулльскому коронному следователю Альфреду Торнею (A. Thorney) официальное письмо следующего содержания: «Подтверждая получение вашей ноты от 29 октября с запросом относительно того, присутствовал ли какой-либо военный корабль, принадлежащий или контролируемый его величеством императором Японии, вблизи гулльской Геймкокской рыболовной флотилии в 200 милях к северо–востоку от Спурнского плавучего маяка ночью пятницы 21–го или ранним утром субботы 22 текущего октября, я позволю себе утверждать, что в упомянутое Вами время и в указанной местности никакой японский военный корабль не находился» (F. O. R. C. 65/1730. P. 177. — Нота Хаяси от 31 октября 1904 г.). Комментируя эту ноту представителю Press Association, в японской миссии тогда же уточнили, что в заявлении посла «имелось в виду полное отсутствие японских военных судов в европейских водах» (The Morning Post. 1904. November 2). 1 ноября японский посланник подтвердил эти сведения в официальном послании в Форин Офис.
242
F. O. R. C. 65/1734. P. 121.
Однако русская делегация придираться к очевидным несообразностям своих оппонентов не стала и ограничилась тем, что вторично зачитала текст своего старого Expose, некоторые вновь сделанные изменения в котором Неклюдов прокомментировал так: «Наше Заключение […] выдержано в самом умеренном тоне; оно не заключает в себе ни малейших обвинений против действия потерпевших английских рыбаков, не заподозривает даже их показаний, а лишь строгими доводами, построенными на фактах и подкрепленными ссылками на свидетельские показания как русские, так и английские, — защищает то, что действительно и ни под каким видом не может быть нами уступлено, то есть честь нашего флота» [243] .
243
АВПРИ. Ф. 187. Оп. 524. Д. 2575. Л. 40–40 об. — Донесение НеклюдоваНелидову. Париж, 1(14) февраля 1905 г. № 7.
Неклюдов был уверен, что его бумага выглядит много основательнее британской (О’Берн, разумеется, был убежден в обратном [244] ), и вследствие этого благоприятный для России вывод «комиссаров» почти предрешен. На самом деле комиссия «забуксовала», адмиралы начали тяготиться своей ролью, да и само парижское «блюдо» за те два месяца, пока шли заседания, уже изрядно поостыло. На носу были новые, еще более захватывающие события: русская эскадра готовилась покинуть Мадагаскар и двинуться далее на восток, навстречу японскому флоту. Острота обсуждавшегося в Париже конфликта неумолимо пропадала, актуальность уходила на второй план.
244
См.: F. O. R. C. 65/1735. P. 159–160. — Депеша О’Берна Сандерсону в Лондон.
Выход нашел Дубасов. Оставляя в стороне неразрешимую, по условиям расследования, проблему миноносцев («В присутствие миноносцев я сам в конце концов потерял всякую веру, а отстаивать эту версию при таких условиях было, разумеется, невозможно» [245] , — напишет он впоследствии), он предложил коллегам–адмиралам решить вопрос, прав ли был в известной им ситуации Рожественский, или нет. «Комиссары» единодушно высказались в пользу командующего русской эскадрой, а спустя еще несколько дней, 10(23) февраля, представили свое итоговое заключение. В 17 статьях этого компромиссного по своей сути документа отразилось их стремление учесть интересы одновременно и России, и Великобритании. Поэтому, с одной стороны, в сложившейся ситуации «комиссары» не увидели «ничего крайнего» в приказе Рожественского открыть огонь по судам, которые показались ему «подозрительными» (статья 8), но с другой, отметив отсутствие на месте происшествия миноносцев, посчитали эти его действия «ничем не оправданными» и постановили, что «ответственность за этот акт» падает именно на него (статьи 11, 13), (что, понятно, вызвало протест Дубасова). Впрочем, тут же «комиссары» сообщили, что им было «приятно единодушно признать, что адмирал Рожественский лично сделал все возможное», чтобы рыбачьи суда «не являлись целью стрельбы эскадры» (статья 15). В заключение члены комиссии сочли необходимым специально подчеркнуть, что высказанные ими оценки «не могут послужить каким-либо умалением военных качеств или гуманных чувств адмирала Рожественского или личного состава его эскадры» [246] . На заседании 12(25) февраля Фурнье объявил работы комиссии законченными.
245
Цит. по: Гребенщикова Г. А. Указ. соч. С. 120.
246
Цит. по: Жерве Б. Б. Указ. соч. С. 532–533.
В общем, получалось, что «оба правы» и даже «порицать» — то особенно некого. Для России это был пусть небольшой, но успех, особенно если вспомнить обстановку, при которой возникла сама мысль об образовании комиссии. Еще более значимым был психологический эффект. Важнейшим итогом работы комиссии стало бесповоротное разрушение образа российской эскадры как кровожадного, вооруженного до зубов варвара, угрожающего всему цивилизованному человечеству, над созданием которого так долго трудилась антироссийская пропаганда. Комиссия признала «военные качества» и «гуманные чувства» русских моряков, «умалять» которые теперь стало невозможно. По всем этим причинам официальный Петербург итоги работы международной комиссии расценил как свою хотя и скромную, но победу, о чем управляющий Морским министерством Авелан поспешил уведомить телеграфом Рожественского на Мадагаскаре. Косвенно то же доказывает награждение австрийского адмирала Шпауна Большой орденской лентой, а бессменного председателя международной комиссии, французского адмирала Фурнье, — высшим российским орденом Св. Андрея Первозванного и, в качестве особой «монаршей милости», подарком «из кабинета его величества» — украшенной бриллиантами и рубином табакеркой с изображением самого Николая II [247] . По настоянию Дубасова таким же ценным сувениром «по морскому ведомству» был отмечен и юрисконсульт российской делегации барон Таубе в добавление к Владимиру IV–й степени — не «в очередь», и на этот раз — «по ведомству» МИДа. Самого руководителя российской делегации по итогам работы парижской комиссии император «пожаловал своим генерал–адъютантом» [248] . В Великобритании дело ограничилось выражением благодарности от лица короля и правительства членам английской делегации в Париже и скромной денежной премией ее техническим сотрудникам [249] . Все другие адмиралы- «комиссары» также получили благодарности своих правительств; Фурнье от лица британского правительства был награжден Большим Крестом Ордена Св. Михаила и Георга, а американский адмирал Дэвис получил ценный подарок. В Токио и особенно в Лондоне выводы комиссии были встречены с раздражением, хотя никто официально оспаривать ее заключения не решился. «Японская печать очень недовольна резолюциями комиссии», — сообщало «Новое время» [250] ; «решения комиссии по делу Северного моря осмеяны японской прессой как не имеющие под собой оснований, — фиксировала «Times»; — они лишь дискредитируют международные суды [...] вопрос о присутствии миноносцев так и не получил разрешения, русские морские офицеры поощрены к очередным outrages» [251] . Английские газеты, писал нововременский корреспондент из Лондона, «выражают неудовольствие по поводу выводов комиссии для расследования гулльского инцидента […]» По мнению «Daily Graphic», решение комиссии неудовлетворительно; «Daily Telegraph» констатирует дипломатическую победу России […]; «Daily Chronicle» замечает, что «Россия одержала победу; поражение британского правительства полное» [252] . «Британские газеты в целом удивлены и разочарованы выводами комиссии», — сообщала «Japan Times» [253] , но в Японии слабая надежда на отзыв эскадры какое-то время еще теплилась: «Во французских официальных кругах считают, — писала та же газета 2 марта, — что в результате итогового доклада Международной Комиссии относительно инцидента в Северном море Рожественский будет отозван» [254] . Итоговый доклад комиссии «едва ли можно назвать последовательным», — печалилась «Times». Глубокое разочарование русофобской британской прессы итогами работы парижских комиссаров отображает и нижепубликуемая карикатура из «Daily Mirror». «Англия имеет все основания быть недовольной комиссией, так как последняя, в сущности, дала ей то, что Россия ей предложила тотчас же после самого происшествия», — резонно отмечала венская «Neue Freie Press» [255] . Действительно, в этом смысле итоги работы комиссии оказались для Великобритании равны нулю.
247
АВПРИ. Ф. 187. Оп. 524. Д. 2587. Л. 16.
248
Таубе М. А. Указ. соч. С. 83.
249
См: F. O. R. C. 65/1734. P. 269–272. — Письма Лансдоуна Фраю, О’Берну и Бомону. Лондон, 4 марта 1905 г.; 65/1735. Р. 300.
250
Новое время. 1905. 20 февраля (5 марта). № 10403.
251
The Times. 1905. February 27. № 37641. P. 3.
252
Новое время. 1905. 11(24) февраля. № 10394.
253
The Japan Times. 1905. February 25. № 2402. P. 3.
254
The Japan Times. 1905. March 2. № 2406. P. 3.
255
Цит. по: Новое время. 1905. 20 февраля (5 марта). № 10403.
Если же принять в расчет отмеченные нами психологические последствия состоявшегося политического «шоу», то этот результат придется признать еще менее значительным.
В российском обществе и к решениям комиссии, и к самому инциденту отнеслись очень по–разному. По свидетельству британского посла, «во всех классах Петербурга господствовало убеждение в правдивости телеграмм адмирала [Рожественского] и в потворстве Англии предполагаемой атаке Балтийского флота японскими миноносцами»; итоги работы комиссии «русская печать объявила полным дипломатическим триумфом России» [256] . В правительственных и околоправительственных кругах также господствовало убеждение, что нападение японских миноносцев на русскую эскадру в Северном море не было выдумкой Рожественского и его соратников. В статье, опубликованной в середине ноября 1904 г., Кладо горячо призывал читателей сказать «сердечное спасибо» русским морякам, которые «не боясь тяжелой ответственности, без всяких колебаний открыли огонь по неизвестным миноносцам, не стесняясь присутствием якобы нейтральных рыбаков» [257] . Однако после работы парижской комиссии, под решениями которой стояла подпись и русского представителя, продолжать заявлять об этом официально стало невозможно, и подобные оценки распространялись с газетных и журнальных страниц, либо в виде лубочных листовок под заголовками: «Японская облава на Балтийскую эскадру» или «Нападение на эскадру адмирала Рожественского». Позднее «Историческая комиссия по описанию действий флота в войну 1904–1905 гг.» при морском Генеральном штабе дипломатично, но довольно прозрачно (и в духе решений парижской комиссии) назвала инцидент «столкновением эскадры с подозрительными судами в Северном море».
256
F. O. R. C. 65/1730. P. 435–436. — Конфиденциальная депеша Хардинга Лансдоуну в Лондон. Петербург, 7 ноября 1904 г.; там же. 65/1735. Р. 235. — Депеша Хардинга Лансдоуну в Лондон. Петербург, 28 февраля 1905 г.
257
Цит. по: Гребенщикова Г. А. Указ. соч. С. 121.
Одновременно некоторые современники или даже участники этих событий (С. Ю. Витте, Р. Р. Розен, А. П. Извольский, В. А. Штенгер, М. А. Таубе со слов П. И. Рачковского) в мемуарах, написанных много лет спустя, кивали на «нервно–приподнятое настроение» Рожественского и его офицеров, созданное донесениями Гартинга, Мануйлова, либо капитана Степанова (командира «Камчатки»), забывая при этом отметить, что в таком случае какая-то доля ответственности падает и на них самих. Очевидно, что многие из этих оценок — не более чем дань позднейшей конъюнктуре [258] . «Фальшивые донесения агентов–бездельников были причиною нелепого скандала, разыгравшегося ночью в Немецком море на Догер–банке, когда наши суда открыли огонь по мирным рыбакам, приняв их за японцев» [259]– такова, очевидно, была одна из флотских точек зрения на произошедшее с армадой Рожественского.
258
Характерно, что, если верить британскому посланнику в Стокгольме, в момент самого «гулльского инцидента» посол в Дании Извольский был убежден, что в Скандинавии «действует система японского шпионажа, созданная для нанесения ущерба русскому флоту», иначе говоря — придерживался тогда противоположной точки зрения. — См.: F. O. R. C. 65/1732. P. 40–41. — Конфиденциальная депеша Кларка Лансдоуну в Лондон. Стокгольм, 23 ноября 1904 г.
259
Цывинский Г. Ф. 50 лет в императорском флоте. Рига, б/д. С. 248.