На развалинах Мира
Шрифт:
Я нередко менял свой путь, увлеченный отсветом дальних пожарищ, или, еле заметных, костров, но всякий раз оказывалось, что это только следы стихии.
Горели какие-то хранилища с горючим. Горел газ, вырывающийся из подземных недр, чадили сырым дымом остатки деревянных сооружений.
Компас меня все равно подвел — или же я где-то стукнул его так, что он перестал показывать верное направление. Впрочем, я и так не старался ему слишком доверять, полагаясь больше на запоминающиеся предметы. Но их всех было столь много, что я, в конце концов, запутался… Вернуться назад предстояло по своим же следам. Не в смысле — именно следам, а, руководствуясь теми местами, где я проходил. Это не позволяло сделать петлю или крюк, чтобы сократить расстояние — иначе я мог бы подолгу кружить на одном месте. Если бы эти проклятые тучи хоть немного
Только очень внимательно рассматривая эти катакомбы, можно было догадаться о том, что там-то и там-то была улица, а там — широкий бульвар. Здесь, возможно, — перекресток, а далее — жилой квартал. Впору было создавать карту города — хотя, это уже не было городом…
Проехать по катастрофичным последствиям землетрясения невозможно было и на танке — а я, с упорством и даже упрямством, шел и шел вперед — туда, куда меня вело и любопытство, и просто желание хоть что ни будь понять. Восток ли, юг — все равно. Картина повсюду была одинакова. Над всем этим нависло столь безрадостное небо, на удивление прекратившее поливать меня своей грязной изморосью, что от одного его вида хотелось сесть и тупо смотреть перед собой… От постоянно дующих, холодных ветров, на губах появилась простуда — а я, как назло, не взял с собой ничего именно против этой напасти. Хотя одного жира могло хватить, чтобы обезопасить меня от ветра.
Опыт подобных странствий появился у меня лишь потом.
В одном месте я наткнулся на разбитый автопарк — здесь стояло более сотни автобусов, больших и не очень, множество других автомашин, спецтехники — и все это было свалено в одну грандиозную кучу, словно это не внушительная техника, а детские игрушки, разбросанные шаловливой рукой. Но это были не игрушки… В очень многих я видел останки шоферов, кое-где — пассажиров.
Автомашины были навалены практически друг на друга, в иных местах образуя завалы, по несколько этажей кряду — тогда нижние оказывались сплющенными от многотонной тяжести. Я принялся обходить это кладбище стороной — даже на фоне всеобщего запустенья от него веяло жутью…
В другой раз я попал на строительную площадку, и, как ни странно, на ней уцелело гораздо больше, чем где ни будь в другом месте. Несколько жилых вагончиков, оставшихся от строителей, были почти полностью придавлены упавшим башенным краном — я ясно видел, как громадный крюк вонзился в одно из жилищ и пробил его насквозь. Кое-где — покореженные тачки, в которых развозят песок и землю, рваная одежда. Это походило на котлован — будущий фундамент большого дома. Теперь он был словно сплющен, а края его сильно обвалились. Все, что находилось возле — попало внутрь этой ямы. Скорее всего, там были и люди…
Почти на самом краю, на боку, лежала опрокинувшаяся фура — она вся сгорела, и ее содержимое рассыпалось по всей территории этой стройки.
Преимущественно — стекло самой различной формы и цвета. Даже многодневные осадки не смогли закрыть его полностью — так много его рассыпалось на земле сплошным ковром. Мне пришлось его обойти по кругу — иначе я рисковал, сам свалится в эту яму. Волей-неволей, приходилось наступать на содержимое этой фуры. Под ногами хрустело битое стекло — я сразу слегка паниковал, меняя направление и выискивая более безопасную дорогу — моя самодельная обувь не была приспособлена для острых граней. Но в земле — я лишь образно называл это землей — было так много всевозможных вещей, соприкосновение с которыми порвало бы в клочья любые ботинки. Приходилось только обречено вздыхать и продолжать движение, заботясь лишь о том, чтобы повреждения не были слишком сильны. На крайний случай, я нес за спиной еще одну пару меховых сапог. Непогода ли, непрестанный дождь или снег, перемешанный с пеплом, песком, и еще неизвестно чем — наступить можно было на что угодно. Если бы было тепло, светило солнце — здесь все давно бы покрылось жесткой коркой. А так ноги только утопали в этом месиве, и при каждом последующем шаге, предыдущий словно истаивал — грязь сразу заполняла след и создавала видимость нетронутого места. Да, по своим следам я вряд ли бы смог вернутся обратно… Стараясь, все-таки, запоминать особо приметные руины, я шел вперед. Никогда раньше мне не доводилось видеть ни ураганов, ни наводнений, ни вообще, каких либо стихийных бедствий, по масштабам сравнимых этому. Нет, конечно, бывало что-то — я участвовал
Было очень непривычно молчание. Нет, всяких посторонних звуков все-таки хватало — шум воды, треск поленьев, гул, доносящийся из-под земли, взрывоподобные раскаты гейзеров… Но не было других — чириканья птиц, жужжания насекомых, обрывков разговоров. Словно на уши был надет специальный глушитель, не пропускавший эти звуки. И тогда становилось жутко — нет, не от вида мертвого города, а именно — от тишины. Бороться с ней было нечем…
Я не был в подвале восемь дней… За четыре я добрался до края — или мне так казалось, что края — города, а потом почти тем же маршрутом, вернулся обратно. То, что мне хотелось представить как край, было еще сильнее и беспощаднее уничтожено, чем центр. Я считал свой подвал центром, потому что определить, где истинный не представлялось возможным. Там не осталось вообще ничего, настолько все было перемолото, перекрошено и рассыпано одним сплошным ковром. Он тянулся до пределов видимости, теряясь на горизонте. Идти по этой пустыне мне не хотелось. Там, где мне посчастливилось найти пристанище, было гораздо спокойнее, чем в этой жуткой долине. На обратном пути я наткнулся на озеро, наполненное до самых краев человеческими телами… Кажется, я дико заорал, и бросился бежать, не разбирая, куда и зачем. Испуг прошел так же внезапно, как и проявился.
Что-то четко отпечаталось в мозгу — ну и что? Успокойся… это только лики смерти. И я вернулся, и уже действительно спокойно обошел это озеро, удивляясь лишь тому, как могло получиться, что они все нашли здесь свой конец? Может быть, они пытались найти здесь укрытие от летящих отовсюду обломков, может, спасались от языков пламени или удушающего газа — а он нашел их здесь?.. А потом вода, скопившаяся в результате дождей, затопила эту яму, превратив ее в общую и холодную могилу? В отличие от тех мест, где я обитал, здесь земля прогревалась гораздо слабее. Середина озера была застывшей, и во льду ясно угадывались очертания немыслимым образом перекрученных рук и ног. Виднелись оскалы оголенных зубов, тоска и боль в застывших зрачках… От озера исходило мрачное притяжение, словно оно не хотело меня отпускать, заманивало в себя, обещая вечный покой взамен моим скитаниям и нарастающему отчаянию…
Я поднялся на один, особо высокий холм, и осмотрелся. Безрадостная картина простиралась вокруг. Холмы, холмы и снова холмы. Дома, снесенные и рассыпавшиеся в прах. Улицы, ставшие ущельями, а весь город — хаосом. Стоя на вершине, я охватывал взором большую площадь, намечая для себя новый маршрут. Я запоминал те приметы, которые могли помочь мне запомнить нужное направление и не затеряться среди общего однообразия. И нигде: ни вблизи, ни в самой дальней дали — ни единого движения…
Эта жутковатая находка, на какое-то время отбила у меня желание бродить по руинам. Зрелище, увиденное в застывшем озере, не предназначалось для слабонервных. Вмороженные тела вставали у меня перед глазами, и я долго не мог успокоиться, меряя шагами, размеры склада, в который вернулся после путешествия. Лекарства против этого не было. Я мог бы начать заглушать все алкоголем — но, полнейшее отсутствие тяги к спиртному, не давало мне такой возможности.
Созерцая блики огня, исходившие от очага, я напряженно пытался представить себе очертания города — с тем, чтобы моя следующая разведка не оказалась бесцельным блужданием по развалинам. Если и искать кого-то — то хоть знать, где? Идея, посетившая меня, могла прийти в голову еще многим — и подобный подвал должен был стать убежищем для других. Но в том-то и дело, что такая удача, как видимо, оказалась далеко не рядовым явлением.
Сметенные дома образовывали непреодолимые завалы, сквозь толщу которых невозможно было проникнуть ни в какой подвал. И, не всякий подвал мог уцелеть при таком чудовищном сотрясении почвы, какой происходил в день катастрофы.
Ответа на этот вопрос не было. А метания по подвалу, больше напоминающие раздраженного тигра в клетке, приводили меня к тому, что я вновь собирался и покидал убежище, стремясь исследовать город во всех направлениях.
Недалеко от холма я нашел ручей — его не было, когда я уходил в первый раз. Вода, вытекающая откуда-то из-под земли, оказалась пригодной для питья. Я оградил ручей камнями и сделал над ним навес — от продолжавшего падать пепла и песка. Для этого подошла брезентовая накидка от автомобиля.