На развалинах мира

Вольный Владимир Александрович

– Борода никогда не был в форте. Он живёт со своим семейством, как отшельник. Мы и в поселке-то его видели всего один раз.

– Тут другое, – Ната рассеянно осмотрелась по сторонам Дар, у тебя нет такого ощущения, что за нами постоянно кто-то наблюдает? У меня оно чуть ли не с тех пор, как мы вышли из форта.

– Нет… А что, тебе кажется, что…

– Да не знаю я…- она досадливо отмахнулась Просто, как-то неуютно, кошки скребут, что ли?

Я промолчал – у меня подобного чувства не возникало. Если бы поблизости появился враг, я надеялся, что мои способности, укажут на него заранее.

– Хорошо. Зайдём на пару часов, не больше. Новости узнаем.

Ната укоризненно посмотрела на меня, а я отвернул лицо в сторону. С некоторых пор я стал баловать нашу длинноволосую красавицу, позволяя ей многое из того, что не решилась бы предложить другая девушка. Та жестокая школа,

какая оказалась в багаже Наты, научила ее быть намного осторожнее не только в своих поступках, но и желаниях. Прежде, чем что-либо предпринять, она старалась предусмотреть все возможные ситуации, которые могли угрожать ее, а с некоторых пор, и нашей жизни. Но и она была всего лишь девушкой, как и десятки прочих, оказавшихся в долине в это время, и ей тоже хотелось хоть на какое-то время расслабиться… Она промолчала, а я вновь кивнул Элине.

– Ура! – та повисла у меня на шее и, не удержавшись, скорчила Нате рожицу. За что и поплатилась – Ната, не раздумывая, ухватила её за высунутый язык!

– Ааа!

– Отпусти, – я спокойно убрал её руку Хватит на сегодня. Пойдёмте, к Бороде следует идти сразу, пока светло. Солнце ещё высоко, и мы успеем выйти из леса дотемна.

Мы поднялись на холмы, за ними начинались овраги и луга, среди которых пряталась хижина Бороды. Он мне рисовал план, как его отыскать, и теперь я мучительно припоминал его детали, освежая рисунок, сделанный на песке…

– Там должна быть роща, из очень высоких и крупных деревьев. Он сумел построить из них, почти настоящий дом – нашел уцелевший и укрепил его стволами, по новой. И еще, дом расположен на самом краю глубокого оврага. У него есть огород – его дочери и сыновья говорили.

– А они молодые? – Элина с интересом ждала ответа.

– Да.

Ната не спрашивала – она была со мной, когда мы разговаривали с нелюдимым бородачом, в поселке.

Среди камней, начавших попадаться на каждом шагу, мелькнул пушистый мех…

Элина быстро сорвала со спины лук:

– Есть!

Стрела попала в цель – зверек замер, пробитый насквозь тяжелым, кованным наконечником.

Ната невозмутимо произнесла:

– Сколько раз тебя предупреждать – такую мелочь надо бить тупыми стрелами… А ты – боевой!

– Да ладно!

Элина запрыгала по камням, стремясь поднять упавшего зверька. Она сделала несколько шагов и вдруг вскрикнула.

– Ой! Мама!

– Ты что?

– Нога… Я, кажется, ногу подвернула.

– Приехали… я с досады выругался И как теперь? Вот и сходили в гости…

Мы осмотрели ногу. Она распухла совсем немного, но Элина не могла даже ступить.

– Придется проситься на ночлег. Оставаться в лесу на ночь я не хотел бы!

– А он нас не прогонит? – Элина испуганно вскинула на меня глаза.

– Надеюсь, что нет. Он не приглашал, только нарисовал, где его искать, если что…

Семья у озера насчитывала восемь человек – одна из самых больших, которые были нам известны. Глава семьи – кряжистый, могучий и всегда очень спокойный мужчина, с окладистой черной бородой и крепкими, мозолистыми руками. Мы встречались с ним в посёлке, когда он приходил с двумя своими дочерьми, на день Мены. Он нёс большой куль с овощами и копчёным боком овцебыка. Взамен хотел приобрести пару топоров из настоящего железа или хотя бы материал, для плавки. В своём доме он умудрился изготовить что-то, вроде плавильной печи, и теперь рыскал по всем становищам, выменивая куски арматуры на кожу, мясо и дары своего огорода. После бегства Стопаря, он оставался в долине единственным кузнецом – я надеялся, что Сыч, испытывающий в железе не меньшую потребность, чем все остальные, не стал его слишком прижимать. Но железо становилось все дороже в цене. Случайные находки были очень редки, да и сильно уступали в качестве тем, что попали в руки людей сразу после Того Дня. Сталь, какой бы она не была, побывав под воздействием зимы и той слизи, которая сыпалась на землю почти три месяца кряду, стала очень ломкой, рассыпалась в ржавую и слоистую пыль. От одного большого куска, скажем, пятикилограммовой болванки мог остаться небольшой кусочек, пригодный разве что на один наконечник для стрелы. Но и таких кусков никто не находил. Большей частью, роясь в развалинах, мы находили исковерканные фрагменты посуды, куски арматуры и, если повезёт, более или менее пригодные, кухонные ножи. То, что имелось в нашем подвале, когда я на него набрёл, делало нас с Натой и Элиной большими богачами.

Борода – или Бородач – долго не соглашался на своё прозвище, но оно так и осталось за ним, может, ещё и потому, что больше никто такое украшение на лице не носил. Стопарь был не в счет. Хотя многодневные

щетины попадалась почти у всех – не каждый мог похвастаться тем, что имеет достаточно остро наточенное лезвие, или бритву! Но у самого Бородача борода была настолько густой и длиной, что прозвище приклеилось к нему как влитое, и поделать с этим он уже ничего не мог. Дочерей, ладных и крепко сбитых, здоровых девушек звали Ладой и Соней. Никаких интерпретаций с именами они не признавали. Кроме того, в семье присутствовали ещё четверо человек: трое сыновей помладше Лады с Соней и, приставший к Бороде, хлипкий мужичонка, живущий у него почти с самого начала. Жена Бороды погибла, оказавшись под рухнувшими сводами их двухэтажного дома. Сам Борода и дочери в это время рыбачили на реке и едва выбрались на берег, после того, как лёд под их ногами начал вздыбливаться на страшную высоту и вновь опадать обратно. Они трое, обладая завидным здоровьем, не только сумели выплыть из сплошного ледяного крошева, но и разжечь на исковерканной береговой полосе костёр, в котором обсушили свою одежду и обогрелись сами. Всё остальное с ними было примерно так же, как и со всеми. Шок и потрясение первых дней, углублённая и расширенная кладовая для овощей в доме, спасшая их от голодной смерти и лютых холодов, первые разведки и встречи с такими же, как они, уцелевшими… Борода относился ко всему философски. Работая всю жизнь на земле, он и сейчас воспринимал наступившие времена, как продолжение своей извечной, нелёгкой заботы. Только изменились правила… Борода не хотел, чтобы его дочери путались с кем попало. Поэтому он не жаловал случайных путников, проходивших мимо его лесной заимки. Я рассчитывал, что для нас он все же сделает исключение – вряд ли я мог представлять в его глазах угрозу для его дочерей, хотя бы потому, что был не один. Да и наше краткое знакомство чему-то обязывало… Ни для кого не было секретом – в живых осталось так мало людей, и жизнь была так дорога, что редко кто осмеливался сделать равнодушный вид и пройти мимо человека, нуждающегося в помощи. Отказ в гостеприимстве, тем более, когда одна из моих спутниц была не в состоянии нормально передвигаться – такого бы ему не забыли и не простили. Но, с другой стороны, с приходом банды все сильно изменилось… Никто никому не доверял, и Борода, и до того слывший нелюдимым, мог и вовсе отказаться от всяких сношений с внешним миром. Женщины у него не было – все хозяйство он вел сам, со своими дочерьми. По слухам, вроде, как кто-то пытался разделить с ним свою нынешнюю судьбу, но попытка кончилась ничем. Бородач не воспринимал женщин иначе, как в целях продолжения рода, а надежда на это была слишком слаба. Ещё никто и нигде не слышал, чтобы хоть у кого ни будь, зародилась новая жизнь… Не было ни одной женщины, зачавшей от мужчины, после катастрофы. Мы говорили об этом, строили всякие предположения – факт оставался фактом.

Я не менялся с Бородой. И мясо, и съедобные коренья мы и сами могли добыть в нужном нам количестве. Ната превосходила в меткости броска своего дротика любого, кто с ней соперничал, а Элина могла столь же искусно стрелять из лука. Повсюду бродившие мелкие стада овцебыков, гривастых коней-пхаев и прочей живности, всегда могли прокормить охотника, умеющего подкрасться к намеченной цели. Да и выискивать коренья в неузнаваемо изменившейся, самой всё выращивающей почве, не составляло большого труда. Смерти от голода уже давно никто не боялся, а о том, что она придет в человеческом облике, как-то никто и не думал…

Мы с Натой переглянулись – почему бы и нет? На гостеприимство мы не напрашивались, но попытаться стоило. Я подхватил Элину на руки, Ната, подвесив подстреленного крола к спине, с луком в руке – я приучил девушек к осторожности! – шла впереди. Мы стали приближаться к озеру и прошли почти половину дороги, когда она вдруг остановилась.

– Дым.

Я посмотрел туда, куда она указала наконечником стрелы. За холмом, там, где я полагал найти дом Бородача, тёмным, густым столбом поднимался к небу дым. Я подумал, что для обычного костра он слишком велик, да и зачем было бы Бороде его разводить?

– Может, мастерит что? В кузне?

Ната повела плечами:

– Может… Но не нравится мне что-то. Сама не знаю, почему. Не нравится, и всё.

Элина скорчила гримасу:

– У меня ножка болит… А вы, бессердечные, красотами природы любуетесь! Ну, придём, тогда и увидим, что там. Что гадать?

– Ладно, – я согласно кивнул Нам всё равно деваться некуда. Пошли.

Ната быстро забежала вперёд:

– Дар! Я сбегаю вперёд, посмотрю!

– Ага! – возразил я, подхватывая Элину по новой А в это время, какая ни будь, зловредная крыса выскочит из-за кустов и захочет полакомится нами. Нет уж, ступай позади да не отвлекайся.