На развалинах мира
Шрифт:
Он посмотрел на неподвижное тело. Последний из этой своры встал с неё, подтягивая штаны. Девушка не шевелилась.
– Насмерть, затрахали, что ли?
– Да не… Дышит.
– Ну и ладненько… Отволоките её к ручью – там оклемается. Потом с собой уведем. А то ее сестричка, одна, скучать будет! В лагере кореша рукоблудием маются – пригодится. Она теперь покорная – сама ножки раздвигать станет. Давай, тащи её!
Девушку подхватили под руки и поволокли прочь.
– А теперь, милок, мы тебя развяжем… Только я сначала тебе отметинку оставлю, чтобы уж, наверняка, не забыл! – он вытащил из кармана куртки нож и задумчиво
Он поставил передо мной свой грязный ботинок, а урод и другой телохранитель пригнули меня к земле.
– Лижи!
Я стиснул зубы – Никогда!
– Лижи!
Урод и Чуха пригнули мою голову вплотную к носку ботинка…
– Он не хочет, Сыч!
– Захочет… Тащи девку обратно!
Соню, безвольную и ослабевшую, поставили перед Сычем.
– Что-то, красавица, ты плохо его защищала. Вон, братва недовольна осталась – не подмахивала! – все засмеялись А вот он, гадюка, ну никак не хочет тебя пожалеть! А раз так… Удавить суку.
– Сыч, ты же сам ее в лагерь велел…
– Глохни, сявка! Я что сказал?
Они набросили ей на шею веревку и потянули в разные стороны…
– Я выполню все, что ты хочешь.. я не узнал своего голоса Отпусти ее…
– Дошло, что ли? Давно пора.
Он опять придвинул ко мне ботинок. Я, превозмогая отвращение, коснулся его разбитыми губами. Сыч довольно усмехнулся:
– Учитесь… Ладно, пустите девку. Можешь даже забрать ее – на кой она нам без зубов? Никто за нее жевать не станет!
Он резко опустил ладонь. Бандиты, переглянувшись, пожали плечами. Соня, высунув в смертной агонии распухший посиневший язык, безжизненно обвисла на веревках…
– Опоздали, что ли? Могли бы и послабее тянуть… Бросьте её здесь – крысы сами приберут все. Извини, Дар. Быстрее надо было соглашаться!
– А с этим что?
– Пару раз по рёбрам, чтобы не вздумал чего. Да он и не станет… Ведь не станешь? Он у нас ученый. Теперь шелковый будет. Ты запомни, дружок, я такие представления могу хоть каждый день устраивать перед самым твоим фортом. А сбежишь куда – так для тех, в поселке. А ты все равно узнаешь – твои же бродяги тебя и порешат, за девок своих!
Меня развязали, и я кулем повалился на землю, не имея сил удержаться на ногах.
– Жду тебя с добычей через неделю! Лук твой на крыше остался – до дома доберешься, надеюсь…
Они ушли. Я подполз к телу изуродованной девушки. Она лежала на спине, широко открыв глаза, в которых навечно застыла маска ужаса… За что? Всё тело было в кровоподтёках и ссадинах, а из разорванной промежности стекала густая и темная кровь… Я приподнялся на колени и взял ее на руки.
– Я не забуду этого… Никогда не забуду!
Мы не хоронили умерших – свинорылы и крысы-трупоеды разрывали любую могилу и вытаскивали умершие тела, разрывая их в куски. Но оставить ее я не мог. Чувство вины за оборванную юную жизнь заполнило меня полностью, на глазах выступили слезы… Стараясь не зверствовать в самом поселке, бандиты отрывались по полной в травах и дальних стойбищах, и такая жестокость уже стала обычным делом. Они все равно убили бы ее, не сейчас, так потом. Но в этой смерти был виновен лично я… Я содрогнулся, представив себе, что на ее месте
Послышалось шуршание в кустах. Я опустил тело на землю и потянулся к колу – это могли оказаться, учуявшие кровь, крысы… Элина, выйдя из-за деревьев, прихрамывая приблизилась, глядя на меня полными ужаса и слез глазами…
– Не смотри.
– Дар…
– Не смотри!
Она закрыла лицо руками и стала, рыдая, сползать по стволу дерева, обдирая себе спину о жесткую кору… Я подполз к ней.
– Лина, прекрати. Очнись же!
Она открыла глаза и невидящим, отрешенным взором, посмотрела куда-то, сквозь меня.
– Звери… Какие звери!
– Уходим. Быстро уходим отсюда! Помоги мне подняться. Они могут быть поблизости, если не наблюдают за нами из-за кустов!
– Не наблюдают.
Я обернулся. Ната, побелевшая как смерть, стояла рядом и судорожно сжимала лук.
– Был один. Я убила его. Ножом. В спину. А потом разрезала шею. От уха до уха. А второй сорвался в овраг, когда пытался меня догнать. Он сломал спину. Я спустилась к нему и перерезала горло. Еще живому.
Она роняла слова, как тяжелые гири, внешне спокойно и точно, но ее губы так вздрагивали, что я подумал, что и она сейчас разразится истерическим рыданием, как и Элина. Но это была уже не та Ната…
– Вставайте… Обопрись на меня. Что с твоими ногами?
– Ударили нагайкой, по икрам. Мой луки и меч на крыше – надо достать. Они не стали его забирать.
– Знаю. Я видела… Почти все.
Мы замолчали. Ната помогла подняться Элине. Потом влезла на крышу и скинула оттуда мое оружие. Мы вместе втащили мертвую девушку в дом. Я потянулся к тлеющему неподалеку, факелу…
– Нельзя.
– Я не могу ее оставить так…
– Нельзя. Они ждут сигнала. Если ты подожжешь дом – появится большой столб дыма. У того, кого оставили смотреть за тобой, тоже был факел. Понимаешь?
– Ната!
– Нельзя!
Она была тверда и неумолима. Я сдался… Элина разжала пересохшие губы и тихо произнесла:
– Я чуть с ума не сошла… Это не люди.
Ната кинула на нее тяжелый взгляд и повторила:
– Да. Это – не люди. И об этом должны знать все! Но сейчас мы уходим. Немедленно. Прочь из этого леса – в наш форт.
Я кивнул – медлить не следовало…
До назначенного срока оставалось пять дней… В противном случае, выполняя свое обещание, Сыч должен был приговорить к смерти еще одну невинную жертву. Мы в смятении сидели возле костра – никто не решался произнести ни слова. Белая Сова – индеец пришёл в форт и привел туда Зорьку – задумчиво курил свою трубку и молчал, как и все. Жестокая угроза Сыча нависла над всеми нами и, хоть требование главаря и не касалось самого индейца, это всего лишь был вопрос времени… Мы знали его совсем немного, но уже достаточно, чтобы понять – вожак бандитов не остановиться ни перед чем…