На санях
Шрифт:
— Да ну тебя. С ним серьезно, а он…
Но фыркнула, взяла его руку и тоже поцеловала.
— Как ты замечательно придумал — встречать меня после лекций. И что такси заказал, тоже здoрово. Как в капсуле. Или вдвоем в космическом корабле.
Но они были не вдвоем, а втроем — с таксистом. И водителю наскучило шу-шу на заднем сиденье, он громко включил радио. Манерный женский голос запел: «Я могла бы побежать за поворот, я могла бы побежать за поворот…»
— Попрошу сделать потише.
Муж наклонился вперед, но Тина сказала:
— Не нужно. Пускай.
Положила ему голову на плечо, стала подпевать: «На
— Давай сойдем на Зубовской, пройдемся, — предложила она. — Подышим весенним воздухом. Завтра уже апрель.
Ни о чем не разговаривали, просто шли, взявшись за руки, словно молодые, и это тоже было чудесно.
Добрались до квартиры в одиннадцать. Марк уже лег. Свет в его комнате не горел. Он в последнее время рано ложился и поздно вставал. Что-то с ним все же происходило, но нервозность и надрыв, которые Тину пугали, вроде бы сошли. Знать бы, через какие бури он прошел и благодаря чему их преодолел, но ведь не скажет. И спрашивать нельзя, только еще больше замкнется.
Стараясь не шуметь, заварили чай. Выпили с печеньем в кабинете на диване.
Вполголоса пообсуждали, где проведут лето. Точнее, говорила Тина: не съездить ли в Херсонес — там и море, и солнце, и не просто на пляже валяться, а поучаствовать в раскопках. Лев Ефимович, археолог, очень зовет. Там ведь единственный более или менее сохранившийся островок эллинистической цивилизации на европейской территории страны. Муж со всем соглашался, смотрел на Тину мечтательно, словно она рассказывала ему волшебную сказку.
Легли в полночь. Ей после лекций всегда не спалось. Марат-то уснул быстро, из горла у него то и дело вырывалось похрипывание — никак не избавится от кашля, ночью бывают и приступы.
Вдруг возникло дежа векю. Антон после инфаркта тоже хрипел во сне, а она лежала, прислушиваясь. И была счастлива: выжил, врачи говорят, опасность миновала. А счастье скоро закончилось…
Но прилипчивый бронхит — это не подорванное сердце.
Конечно, не то чтобы всё было радужно и безоблачно.
Марат никак не вылечит кашель, у него еще, кажется, и с романом сложности, от этого постоянное фоновое раздражение. Оно никогда не выплескивается на жену, Марат слишком меня любит, но достается бедному Марику, который становится громоотводом. Это ничего, это временно.
Второе — проблемы Марика. Двадцать лет, несчастный возраст, когда любая неприятность разрастается до размеров вселенской катастрофы. Но, кажется, худшее позади.
И больше ничего, всё остальное абсолютно прекрасно.
Если Антон видит меня откуда-то оттуда, с другого берега Леты, он должен быть доволен. Как я на него сердилась, когда он цитировал старого Болконского: «Должно быть, мне прежде тебя умереть…» Я его обрывала, а он возвращался к этой неприятной теме снова и снова. Говорил: «Не становись индийской вдовой, не устраивай самосожжений. Не забывай меня, но живи полной жизнью, не отказывайся от счастья».
Поразительно, думала Тина. Я люблю их обоих, и одно другому совсем не мешает. Благосклонные Мойры передали меня от одного любящего другому, но при этом не лишили памяти. Я Felix Justina, Счастливая Юстина, не сглазить бы.
И поплевала на подушку слева. Этот ритуал исполняют многие, но мало кто знает, в чем его смысл.
МЭРИ
— Это счастье, когда лучшая подруга — собственная дочь, — сказала мать, когда Мэри положила трубку. — У меня никогда подруг не было, и не собиралась заводить, всегда и во всем одна. И вот такой подарок!
Расчувствовалась старушка, голубка дряхлая моя, снисходительно подумала Мэри.
— Всё будет чики-дрики, промис. Езжай спокойно в свой Тунис.
Маман обняла ее, вытянула губы трубочкой и чмокнула воздух около щеки, чтоб не запачкать помадой.
— Люблю тебя, Машенция. Ты у меня умная. И взрослая. Далеко пойдешь.
Не пойду, а полечу, мысленно ответила Мэри, но эту информацию сообщать родительнице было ни к чему.
— Дочур, я все-таки буду волноваться. Время поджимает. Он сказал, неделя-две. Потом эта узнает про диагноз и тоже начнет шустрить. Я прямо не рада, что визу все-таки дали.
— А ты откажись от поездки. Типа заболела, — пошутила Мэри.
Командировки в Тунис маман добивалась полгода. Две недели гастролей ансамбля «Березка». Большая работа, высокая честь: матрешки хороводы водят, сопровождающая от Общества Дружбы приглядывает за их моральным уровнем, отгоняет арабских кобелей. Туда уедет с чемоданом сухомятки, обратно вернется с чемоданом барахла плюс суточные по первой категории.
— Список мой не забудь. Подчеркнуто то, что надо купить позарез. Перевыполнение плана приветствуется. Не обидь доченьку.
— Когда я тебя обижала? Слушай, давай еще раз по плану пройдемся. Я тебе из посольства позвоню, но оттуда свободно не поговоришь.
— Ну давай, — вздохнула Мэри. С возрастом мамочка стала занудой.
— Итак. Отца-подлеца я взяла на себя. Он, как ты знаешь, предварительно обработан. Завещание подписал. Теперь главное, чтобы мымра его напоследок не убедила переписать. Он же как пластилин: бабы из него лепят что хотят. Надо дотянуть до последней стадии, когда его станут качать морфием. Тогда уже всё, ни один нотариус не возьмется. А если мымра сунет какому-нибудь пройдохе на лапу, мы потом в суде опротестуем. Плавающее сознание, и всё-такое. Остается твой брат-дегенерат. С ним твоя задача ясна?
— Угу, — скучающе кивнула Мэри. — Надо, чтобы он подал заявление на смену фамилии. В срочном порядке.
— Обязательно. Потому что если он останется «Рогачов» — это в случае суда будет проблемой. Даже завещание не поможет. Половина авторских по закону тю-тю. А я как юридическая вдова буду двигать посмертное Пээсэс.
— Чего ты будешь двигать?
— Полное собрание сочинений. Десять томов, тираж тысяч триста. — Маман на пару секунд прищурилась — у нее в голове был встроенный калькулятор. — …Это тысяч тридцать. Хочешь ты отдать за здорово живешь пятнадцать тысяч рублей? И потом, при каждом издании, получать только половину? Авторские права, детка, это Курочка Ряба, которая несет золотые яйца много-много лет, на всю жизнь тебе хватит.