На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Капитана Тачибану снова вызвали в Дайрен. Полковник Асадо, покручивая золотой аксельбант на правом плече — примета причастности хозяина к генеральному штабу Ниппон, — заинтересованно выслушал пояснения разведчика.
— Командование приняло решение предпринять операцию по Распадковой! — с торжественностью в голосе заговорил полковник и многозначительно посмотрел на капитана. — Цель её: взорвать заполненные арсеналы противника! Отмечается ваша инициатива.
— Благодарю, господин полковник! — Тачибана встал и наклонил голову.
— Мне выпала честь сообщить вам, капитан Тачибана, что именно вам поручается
— Предложение пока не вышло за стены моего кабинета в Харбине, господин полковник. Стоит ли преждевременно до окончательной проработки и утверждения плана беспокоить занятых людей? — Тачибана поручил доверенному человеку следить за армянином и не счёл нужным осведомлять об этом Асадо.
— И всё же, капитан?
— Считаем возможным вынести на ваше рассмотрение трёх русских…
— Это — детали! — отмахнулся Асадо. — Вы посылаете, вам отвечать! Можно ли на них положиться?
— Я назвал бы их людьми безысходности. Особого доверия они не заслуживают. Жадны, вороваты. Мечтают скорее вернуться на свою бывшую родину, выпустить кишки из большевиков. Спят и видят себя хозяевами России!
— Хозяевами в Сибири будут нихондзины! Они догадываются?
— Чем позднее они поймут, тем лучше для нас. Пусть прокладывают дорогу для будущего Ниппон!
— Вы правильно уловили суть ситуации, капитан! Более достойного для руководства операции офицера командование не могло и желать. Фитиль от бомбы будет в надёжных руках. В нужный момент вы подожжёте его.
Тачибана понял, что Асадо, как и полковник Киото, отмежёвывается от успеха и неудачи будущей акции в Распадковой. Это и огорчало, и радовало. Техническое обеспечение всегда встречает рогатки да ежи — полковники помогут. В случае неуспеха камни падут на голову его, Корэхито Тачибана. И всё же самостоятельность нравилась капитану.
План Тачибана — тайная операция «Гнев Аматэрасу» — согласованный с Киото и Асадо, обрастал грифами, подписями, подробностями, дополнениями, уточнениями, передавался из кабинета в кабинет и наконец лёг на стол командующего Квантунской армии. Тот мельком глянул на резолюции, поднял глаза на адъютанта. Встретив покорный наклон головы, генерал кисточкой нарисовал иероглиф, утверждающий документ. С того момента на проект выписывались официально секретные средства, обеспечивалось вещевое довольство, техническое оснащение агентов. За него отчитывались. За ним следили в штабах.
На очередной встрече сотника Ягупкина с полковником Шепуновым возник разговор о перспективе в действиях разведки. Борис Николаевич недвусмысленно дал понять, что японцы готовят акцию в тылу Красной Армии. Нужно, дескать, содействовать им через Тачибана. Сотник легко догадался: диверсия в Распадковой! Но счёл за безопасное не напоминать о своём авторстве. Он радовался, что Тачибана отказался от намерения включить его в состав диверсионной группы. Никита Поликарпович припомнил поучение, данное ему одним генералом
На одном из совещаний в кабинете полковника Киото поинтересовались мнением сотника о разрабатываемой акции «Медведь». Он отозвался сдержанно, как малоосведомлённый исполнитель:
— На своих людей надеюсь. Остальное — за главным зачинщиком. Моё дело телячье: оправился и — в стайку!
Тачибана с подозрением глядел на сотника: уходишь от ответа, русская собака! Никита Поликарпович выдержал его взгляд, помаргивая, по своему обыкновению.
Гимназистка с портфельчиком в руке перебежала Офицерскую и скрылась за воротами. Дом был на замке и это огорчило девочку. Отец должен был вернуться из своей конторы. Она была в душевном волнении: по истории Руси получила высшую оценку! Вот обрадуется папа!
Труфановы занимали полдома в одноэтажном особняке за железной кованой оградой. Хозяин выехал в Дайрен — служебная длительная командировка, а жильё сдал в аренду нотариусу.
Гимназистка присела на лавочку под вязом. Разгорячённое лицо подставила ветру. Русые волосы собраны в косу. Мать покинула семью, когда Нине было десять лет — девочка очутилась сиротой при живой родительнице.
Открыв дом своим ключом, Нина принялась наводить порядок на кухне. Спеша утром в гимназию, она не сделала этого до ухода. Её удивило, что отец не оставил записку. У них было заведено так: кто полагал задержаться позднее условленного времени, тот или звонил по телефону, или уведомлял запиской. Завершив уборку, девушка позвонила в контору — никто не ответил. Она знала, что Леонид Иванович уволил своего клерка-японца. Забравшись с ногами на диван, она попыталась прикорнуть, но волнение от удачного урока не отпускало её. Она поставила на диск патефона любимую пластинку: в комнате зазвучал голос Александра Вертинского…
И прежде бывало, отец по делам клиентов отлучался из Харбина. Она ещё раз позвонила — контора молчала. Достала толстый альбом, собранный из цветных копий картин Репина, Шишкина, Маковского, Федотова. Отец привёз его от дедушки, который увлекался живописью и коллекционированием художественных открыток и репродукций русских передвижников.
Она растворила окно во двор. Тишина. Шелест листьев вяза. Негромкая музыка из соседнего дома. Редкие гудки паровозов на станции…
Утром Нина собралась в гимназию. Оставила записку:
«Папа, тревожилась всю ночь. Целую! Твоя дочурка».
На улице она огляделась: почему-то ожидая обнаружить отца, спешащего домой.
— Лай-лай! — Из-за угла показался китаец. Две корзины на коромысле гнули его к земле. На голове соломенная шляпа шалашиком. Плетёнки на босую ногу. Он семенил к воротам Труфановых. Вместо обычного «нинь хао» — «здравствуй» — китаец сказал:
— Финчань ла?
— Чифан ла! — отозвалась Нина, как принято у китайцев: «Сыта вполне. Того и тебе желаю!».