На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— Тавала нада? — Китаец, словно напуганный, оглядывался. — Тавала нада, куна?
— У меня нет денег. Чэна нет!
— Чэна нету — это ничево. Чэна потом еси. Чэна будет — плати еси. В одной корзине была зелень: пучки редиски, морковка, чеснок, репа. Нина отвернула тряпку на второй и выбрала жёлтый перстенёк.
— До-шао чэнь? Сколько стоит?
— Русские люди чэна юдоши-ю! Русски денег еси… Китаец мало еси… Ваша, куна, не кушать не могу! — Китаец подал Нине слоеную булочку. — Твоя баклава кушай!
— Сё-сё! — Нина приняла угощение. — Спасибо.
— Твоя зови ян-че?! Рикша ходи
— Зачем полиция? — недоумевала Нина, пряча булочку в портфельчик.
— Капитана мей-ю лань! — переминался китаец под тяжестью корзин. — Потерял лицо капитана. Его ходи полиция. Мей-ю фазца. Не повезло капитана. Таможня ходи. Солдат ходи. Капитана ходи.
Китаец надвинул шляпу на лоб, переваливаясь с ноги на ногу, двигался в сторону Офицерской, протяжно зазывал:
— Мадама, тавала нада! Редиза… лука…
Встревоженная сообщением разносчика, Нина вернулась в дом и ещё раз позвонила в контору отца. Никто не ответил. Оставив портфель с учебниками и тетрадями дома, Нина побежала на остановку трамвая. Контора отца оказалась на замке. Увидев девушку, хозяин соседней лавочки на Диагональной крикнул:
— Леонида Ивановича увели вчера стражники. Показалось, на Таможню…
По бокам входа в полицейский участок висели полотнища с одинаковым текстом на китайском, японском, русском языках: «Добро пожаловать!». Дежурный полицейский в светло-жёлтом мундире подвигал пальцами по строчкам в журнале.
— Нету, мадама… Труфан нета…
Нина в слезах вернулась домой: отец арестован! В полицейском участке с ней не захотели объясняться. Она вспомнила, что отец ездил на рыбалку и охоту со служащим Военной миссии Наголяном. Она позвонила ему по телефону.
— Дядя Гурген, вы отца не видели? Не ночевал дома. Не знаю, что и думать…
Наголян попробовал успокоить девушку, пообещал разузнать, если удастся.
— Буду благодарна… Жду вашего звонка… — сквозь слёзы лепетала Нина.
Наголян был встревожен арестом Труфанова. Узнал он об этом от разносчика зелени. А до этого нотариус не явился в кафе универсального магазина японца Мацуури на обусловленную встречу. На телефонные звонки ни контора, ни квартира не отзывались. Как было принято между ними, рандеву должно состояться на следующий день в то же время в кинотеатре «Модерн», что в центре Китайской улицы. Оно не случилось…
Вмешиваться в поиск Труфанова Гурген Христианович не имел права: чего это ответственный сотрудник Военной миссии Японии в Харбине вдруг печётся о каком-то содержателе нотариальной конторы, русском юристе?.. Привлекать лишний раз к своей персоне внимание карательных служб Харбина Наголян считал непозволительным грехом.
— Девочка, умница ты наша, сходи в «Великий Харбин». В третьем отделе есть капитан Оцука. Объяснись, но ни в коем случае не ссылайся на меня. Хорошо, дарагая?
— А зачем? — не поняла Нина.
— Так нада, дорогая Нино! — Гурген Христианович с тяжелым грузом на сердце положил трубку.
«Великий Харбин» — полицейское и сыскное управление города — пользовалось дурной славой. Обыватель обходил стороной его и без острой нужды в нём туда не обращался. Располагалось Управление на Новогородней улице в двухэтажном доме с подвалом. Недалеко от конторы Труфанова.
Капитан
Нину принял вежливый красивый японец. Расспросил о случившемся. Проверил по журналу записи о лицах, задержанных по подозрению. Говорил он чисто по-русски. Нина поняла, что он осведомлён о её приходе.
— Посидите, уважаемая! — И кому-то позвонил.
Вскоре в кабинет вошёл с поклоном другой японец. Нина была изумлена до крайности, узнав в вошедшем уволенного отцом клерка Никагомицу. Тот был в военном мундире. Как у многих представителей Страны Восходящего Солнца, у него были выпячены передние зубы и на жёлтом лице — заученная улыбка.
Оцука, заметив удивление на разрумянившемся от волнения лице Нины, спросил:
— Вы знакомы?
— Имел несчастье служить у её отца! — объяснился Никагомицу. Выслушав распоряжение старшего, пригласительным жестом указал Нине на выход:
— О-каэринасай, мадама!
Нина поклонилась Оцука:
— Саёнара, господин!
Длинным коридором прошли в конец здания, по крутой лестнице спустились в подвал. Тишину рванул дикий вопль человека. Нина отпрянула к стенке, ускорила шаги, а Никагомицу расширил рот в усмешке. В одну из дверей он постучался. Она тотчас распахнулась. Офицер в форме жандарма засиял улыбкой:
— О-каэринасай! Добро пожаровать! Сюда, сюда, мадама!
В квадратной комнате с зарешеченным под потолком окном были два стола и две табуретки светло-небесного цвета. Подле стены — тумбочка с прибором. Ближе к углу на столе укреплён ящик, подобный электронагревателю.
Никагомицу покинул комнату, а офицер, потирая маленькие ладошки, словно экскурсовод, мурлыкающим голосом на довольно сносном русском повёл рассказ о великих достижениях Ниппон в области развития техники. Он подвёл Нину к столику в углу. Она увидела в ящике отверстия будто бы гнезда для стержней к плойке волос. Японец пояснил:
— Сюда вставляются пальцы вредного человека. — Потом быстро отошёл к окну. — Здесь я нажимаю кнопку. А в ящике выдвигаются иголки. Немного больно вредному человеку. Его спрашивают. Если он морчит, я нажимаю другую кнопку. Немножко иголки под ногти. Немного ещё больнее пальцы…
Офицер улыбался, посматривал на руки Нины, словно примеряя, в меру ли для них отверстия, и спрашивал тихим голосом: всю ли тонкость техники она поняла? Готова ли она испытать себя на машинке? Или расскажет про всё без испытания?..