На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Потом Нина и Николай пошли по тропинке к ручью. И тут, у ручья, Логунов сказал, что Ширинский не дал разрешения на брак.
— А обручение он может запретить?
— Обручение не может.
— Тогда… Коленька… — Она взяла его под руку, перешагнула с ним через ручей и начала подниматься на холм, откуда виднелась равнина до самого Мукдена, превращенная сейчас в сплошной лагерь русских войск.
Из чащи показался сморщенный китаец. Улыбнулся и кивнул головой, от этой улыбки лицо его исчезло в сиянии тысячи тысяч морщин и по-детски
— Какая отличная птица, Коля!
— За добычей полетела, — сказал Логунов.
— За добычей… — задумчиво повторила Нина.
Николай повернул ее к себе и заглянул в глубину ее души. Души он не увидел, увидел ослепительно сияющие зрачки, пурпурное закатное облако в них, изумрудную сопку и себя самого.
— Я хочу, чтобы ты была моей добычей, — сказал он и поцеловал ее в губы.
2
Горшенин сказал Нине:
— Нашел очень подходящую фанзу. Столы придется сбить из досок собственными силами, потому что китайские столы, как вы знаете, весьма относительны…
— Какие столы, Горшенин? Одного стола вполне достаточно.
— Зачем же нам такая теснота? Сядем посвободнее… Николай Александрович согласен со мной.
С Логуновым Горшенин познакомился в один из первых приходов поручика в лазарет. Едва увидев молодого офицера, он решил — это Николай Логунов. Те же черные вьющиеся волосы, черные глаза, резкая складка губ. Подошел к нему и сказал утвердительно:
— Николай Логунов, брат Тани Логуновой!
— Знакомы с сестрой?!
Горшенин жал ему руку и тихо смеялся.
— Встретить вас имел тайное поручение, но, по правде говоря, не надеялся: армия велика.
— Санитаром?
— Так точно.
— Студент?
— Угадали.
— Давно из России? Совсем недавно? Есть известия?
— Если вы в курсе разногласий, то борьба идет вовсю.
— С разногласиями я мало знаком… — сказал Логунов, боясь, что студент примет его за хорошо осведомленного в революционных делах человека и даже, может быть, более. — Я путем здравого смысла… главным образом на уроках войны…
Горшенин был худ и угловат. Круглые с желтизной глаза смотрели весело и вместе с тем колюче, Точно студент хотя и был уверен в Логунове, тем не менее хотел найти подтверждение этой своей уверенности.
— Вы что же, — спросил Логунов, — добровольцем, чтобы, так сказать, поближе к народу?
— Думаете, хочу Пострадать вместе с народом, чтобы не быть чистеньким, когда он весь в крови и грязненький? Есть охотники до этого, я не из их числа. Народу нужно от нас другое.
… Фанза, найденная Горшениным для торжества обручения, была внизу, под холмами, в полуверсте от лазарета.
Лишь только Нина и Логунов вернулись от священника с кольцами на пальцах, к фанзе подошли Неведомский и Топорнин.
— Благословляю, —
Потом появились Свистунов, Аджимамудов, Алешенька, офицеры, которых Нина не знала и с которыми ее тут же знакомил Логунов.
Встречала всех Катя, и она же была за хозяйку.
Свистунов, приложив руку к сердцу, многозначительно кланялся ей…
— Опять наши пути встретились, Катерина Михайловна!..
— Всегда вижу с радостью своего спасителя!..
— Тише, — погрозил пальцем Свистунов, — это тайна!..
Катя опустила глаза:
— Понимаю.
Нина то вникала в общий разговор, то вдруг теряла нить, — все куда-то отодвигалось в туман, и она чувствовала только себя и Николая.
— Кто виноват в отступлении от Ляояна? — спрашивал подполковник Буланов, невысокий, плотный, почти квадратный, сидя на низком ящике, отчего казался еще ниже. — Прежде всего, я сторонник поручика Логунова… В век скорострельных ружей наступать так, как наступали наши прадеды на Балканах, смешно. Ведь есть же здравый смысл!..
— Владеть современным оружием, Алексей Севастьянович, может только народ просвещенный, — говорил штабс-капитан Григорьев. — Я утверждаю: наша надежда — на штык. В этом я согласен с Шульгой. Шульга в этом смысле смотрит правде в глаза: мужик наш дик. Японец вырос в своей японской теплице — гейши, стишки, тропическое солнце, — силы у него маловато, он из ружей и пуляет, а нашему мужику если не вилы и рогатины, так уж штык.
— Через край хватил, Григорьев, — сказал Свистунов. — Говорят, Куропаткин после Тайцзыхэ где-то блуждал? — спросил капитан у Алешеньки.
— В течение двух дней никто не знал, где он. Даже наместник перепугался, приехал из Харбина и кричал: «Не только проиграли сражение, но и командующего потеряли!»
— Чтобы наша армия научилась побеждать, — сказал Неведомский, — нужны коренные реформы. Но, как сказал один француз: армия есть нерв народа: нельзя реформировать армию, не реформировав государство!..
Алешенька невесело усмехнулся:
— Во время ляоянского боя я подъехал к ресторану, знаете — тому, что в садике у башни Байтайцзы; за столиками подкреплялась кучка офицеров, один сказал: «Если Куропаткин отступит и от Ляояна, его нужно арестовать и просить о назначении другого командующего».
— А это здорово бы! — крикнул Топорнин. — В самом деле…
— Между прочим, — сказал Неведомский, — пришли первые русские и заграничные газеты со статьями о ляоянских боях.
Разговоры смолкли.
— И вот что пишут… Куропаткин назван — «величайший мастер отступательных боев»! Статьи пространные. Оказывается, мы были под угрозой десяти кольцевых обхватов. Двадцать раз мы были обойдены. Цитирую вам одну такую статейку: «Весь мир удивлен, как это Куропаткин смог отступить без помехи и не допустил простой неудаче стать целой катастрофой».