На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Излив свою душу, заведующий хозяйством вернулся в помещение, должно быть решив мясо и сено все же приобрести здесь, а не на рынке.
Когда Катя вернулась на перрон, она увидела, как к кучке запасных подошли молодой человек в клетчатом костюме и тот солдат, с которым он заговорил у лотка. Солдат был высокий, с белесыми бровями, в слабо, по-дорожному, подпоясанной шинели.
— Вот, господа запасные, — сказал солдат, — с человеком несчастье: обокрали! Взяли все начисто, осталось
Солдаты окружили потерпевшего:
— Да как же ты?
— Заснул я. Вторые сутки жду поезда, ну и заснул.
— Вторые сутки, — всякий, брат, заснет. Ты где же заснул, на вокзале?
— На вокзале, на вокзале… Денег двадцать пять рублей вытащили.
— Ишь ты, — значит, поживился, подлец…
— Братцы, довезем его до местожительства, — сказал запасный с белесыми бровями, — ему тут недалеко.
— Довезем.
Молодого человека повели к составу. Схватившись за перекладину, он юркнул в вагон.
Все это видел жандарм. Он неторопливо подошел к вагону:
— В вашем вагоне цивильный?
Солдаты переглянулись.
— Гоните его, запрещено цивильным ездить в воинских эшелонах.
Запасный с белесыми бровями перегнулся через перекладину, посмотрел направо, посмотрел налево, потом полез в карман за кисетом.
— А вы проходите себе, господин жандарм, — сказал он насмешливо.
— Цивильный есть, спрашиваю?
— Вот заладил одно, как тая понка… Сказано, проходите себе…
Запасный закурил и протянул кисет соседу:
— С душком, — сказал он. — Перепрел, что ли?
Жандарм прошелся около вагона. Солдаты делали вид, что не замечают его.
— Ишь, аист, вышагивает! — крикнул звонкий голос из глубины вагона. — Сволочь, на войну небось не идет, а цивильного ему подай. А какое ему дело, Дмитриев? Еще он над нами, сукин сын, начальником!
— Если он сунется, я ему поднесу…
Но жандарм не сунулся. Он отправился в классный вагон и вышел оттуда с начальником эшелона.
Офицер шагал впереди, жандарм, подняв голову и распрямив плечи, сзади.
— Ну что там, — спросил офицер, — кого вы там к себе посадили? Ведь приказано было никого не сажать!
Солдаты переминались. Тот же, с белесыми бровями, сказал:
— Вы, ваше благородие, строги. Сами двух девок везете, а нам не разрешаете доброго дела сделать; ведь малого в дороге обокрали. Как ему до дому добраться? Мы решили, ваше благородие, всем миром, не выдавать его.
— Каким миром, сукины дети! Что вы, в деревне?
— Ваше благородие, — закричали из вагона, — да мы никогда сукиными детьми не были, у нас кресты на шее!
Офицер отскочил от вагона. Вернулся он с патрулем охранной стражи. Охранники
Катин сосед по вагону, усатый, в больших сапогах, громко говорил, собирая вокруг себя слушателей.
— Видал я этих девок из офицерского вагона. В офицерском щеголяют… Кителя, погоны, фуражки! И солдаты обязаны им честь отдавать. Это, знаете ли, черт знает что! Люди едут на войну, навстречу смерти, а тут… — Он плюнул.
У поезда началась суматоха. От вагона к вагону побежали запасные. Катя приметила того, с белесыми бровями, он выскочил из одного вагона и вскочил в другой. Ее усатый сосед, сунув руки в карманы, шел по второму пути… Вдруг раздались пронзительные свистки, и сейчас же один за другим из вагонов стали выскакивать запасные. Дежурный по станции бежал вдоль состава, придерживая на голове фуражку, жандарм вышел было на перрон, но тотчас же скрылся.
Запасные валом покатились в его сторону.
Загрохотали под ударами захлопнутые двери, зазвенели стекла. Не то крик, не то стон висел над толпой. Одни из торговок, пронзительно голося, собирали свои товары; другие, наоборот, спокойно стояли у ларьков.
Часть запасных бросилась на площадь. Негромко во всем этом шуме хлопнул выстрел. Патруль шел от водокачки и, не дойдя до площади, остановился. Офицер кричал и приказывал, но солдаты патруля не двигались.
Конца происшествия Катя не дождалась: стал отходить ее поезд, она едва успела вскочить на подножку.
Станция скрылась, поезд шел, вагон мерно покачивался, мягко и приятно постукивали колеса.
— Вот как у нас в России, — в такт ходу поезда шептала Катя, — вот как у нас в России…
В вагоне на все лады обсуждали бунт запасных. Одни говорили, что солдаты взбунтовались из-за кипятка, другие — что из-за тухлого мяса…
— А те, что третьего дня, — спросила Катя, — из-за чего те?
Катин сосед закурил и сказал:
— Из-за унижения человеческого достоинства!
— Распропагандированы они — вот что! — крикнул господин, ехавший у окна.
— Что, что? Распропагандированы? Будьте добры, разъясните это слово!
— Разъясняю: развращены и сбиты с толку.
— Предлагаю заменить ваше словцо «распропагандированы» выражением «им открыли глаза». Например, вас никак не распропагандируешь до того, чтоб вы поверили, что вы курица.
— Милостивый государь!
— Да у меня и намерения нет оскорблять вас, только образное выражение. Распропагандировать человека можно только тогда, когда слова пропаганды открывают ему истину.