На темной и светлой стороне
Шрифт:
– А что, – откликнулась Полина Макаровна, – будет как у индианки третий глаз.
– Бусами украшенный?
Подруги расхохотались.
– Над чем смеёмся, девушки? – спросил подоспевший Владимир Никитич.
– Да над собой, Вовик, над собой, – успокоила его жена.
– Ага. Молодцы. Я пошёл самоваром заниматься, а ты, хозяйка, – обратился он к жене, – гостей-то встречай! Вон ещё целая вереница тянется, – кивнул Владимир Никитич на группу людей, идущих по тропинке.
– Примем, всех примем, – отмахнулась Полина Макаровна и предложила
– Пошли!
Наконец все гости были рассажены. Сами Антонина с Полиной устроились на ковре под старой грушей.
– Как хорошо-то у вас, Поль, – сказала Тоня.
– А ты приезжай почаще, – благодушно отозвалась та и попеняла: – А то тебя не дозовёшься.
– Так я работала, – оправдывалась Антонина, – ты себя вспомни до той поры, что на пенсию ушла. Ведь одна беготня! Минуточки свободной не было. Субботы и те чаще всего рабочими были. Совести-то у начальства в наше время нет.
– Чего ты хочешь, – вздохнула Полина Макаровна, – буржуи они и есть буржуи! Глаза завидущие! Руки загребущие! Помню, как мы хихикали, когда учили политэкономию, всякие там цитаты классиков коммунизма и тезисы съездов. Ничему не верили. И вот дожили! Хлебнули по полной.
– Вот и я о том же, Поля, воскресенья так летели, что и не заметишь. Крутишься, бывало, как белка в колесе, то надо по дому сделать, другое, а времени и не хватает.
– Тут ты права, – вздохнула Полина Макаровна, – но теперь-то у тебя времени вагон!
– Не скажи, – рассмеялась Антонина, – я вот с внуками в Крым ездила. Красотища!
– А мы с Вовиком теперь к даче своей прикованы, – с притворной печалью вздохнула Полина Макаровна.
– Так откуйтесь, – усмехнулась Тоня.
– Щас! – ответила подруга. – Только босоножки на валенки сменю.
Антонина со смехом тихонько стукнула подругу импровизированным веером, который она на скорую руку соорудила из найденной на столе газеты.
– А ведь ты, голубка, вовремя успела вырваться из когтей коршуна, – сказала ей Полина Макаровна.
– В смысле? – не поняла Антонина.
– В смысле пенсионной реформы!
– А! Ты об этом. Так я же уже два года пенсионерка. Просто хотелось денежек немного подкопить, вот и осталась поработать.
– Подкопила?
– Да как тебе сказать… – неопределённо повела плечами Антонина.
– Ничего не говори, и так ясно, – сказала Полина Макаровна.
– Ага. А весной чую, осточертело всё! Не могу больше. И уволилась.
– Анатолий Дмитриевич небось взвыл? – весело подмигнула Ларионова подруге, ярко представив корчи бывшего шефа.
– Было дело, – фыркнула Антонина, – повыл немного.
– На луну.
– Не, – качнула головой Тоня, – на свой счёт в банке!
Подруги снова весело расхохотались.
К ним подошёл крестник Полины Макаровны и протянул женщинам шашлыки со словами:
– Угощайтесь,
– Спасибо, Стасик, – поблагодарила Полина и обратилась к подруге: – Тоня! Это мой крестник Стас, прошу любить и жаловать. А это моя подруга Антонина Петровна.
– Просто Антонина, – быстро вставила Тоня.
– Очень приятно, – сказал молодой мужчина и галантно поклонился.
– Прямо гусар, – фыркнула Ларионова.
А Антонина ответила:
– Мне тоже очень приятно с вами познакомиться.
Стас ещё раз откланялся и ушёл.
«Красавец», – подумала Антонина и увидела, что он разносит шашлыки другим гостям.
Вскоре рядом с подругами присела старая родственница Ларионовых, то ли четвероюродная, то ли пятиюродная тётка. Супруги Ларионовы и сами не знали, какая именно, но старуху привечали, и она частенько гостила у них летом, а то и жила по две-три недели кряду.
– Одинокая она, – говорила про неё Полина с лёгкой печалью, – в городе ей летом тошно. А нам что, мешает она, что ли, пусть себе живёт. Вовик её и зимой зовёт в гости. Но зимой ей в городе больше нравится. А почему, не знаю. Ты не знаешь? – спросила она как-то Антонину.
– Представления не имею, – ответила та. И предположила: – Может, она заядлая театралка или меломанка? Не может без концертов фортепьяно?
Полина в ответ только фыркнула. И вот теперь они, кажется, узнали причину желания старой тётки оставаться на зиму в своей городской квартире. Она, оказывается, зимой нянчится с внуком своей ещё какой-то юродной племянницы, которая каждую зиму уезжает на заработки в Норильск, а сына своего маленького мальчика оставляет под надёжным присмотром своей старой тётки.
Поговорив с ними минут тридцать, старая женщина ушла и присоединилась к другой группе.
– Смотри, к молодым пристроилась, – толкнула Полина Макаровна локтем в бок Антонину.
– Ну и правильно, – одобрила Тоня, – чего ей с нами, старыми кошёлками, сидеть.
– Ты ещё скажи, старые клячи, – сердито проворчала Полина.
Тоня хотела ответить и успокоить подругу, но не успела.
– Кто это тут старые кошёлки? – раздался у них за спиной насмешливый голос.
Они одновременно оглянулись и увидели Стаса, который с подносом в руках обходил старый пенёк, который Вовик ни за что не хотел выкорчёвывать и превратил его в гнома. Но и теперь пенёк напоминал всё-таки больше пень, чем сказочное существо.
– Надо беднягу ошкурить и лаком покрыть, – покосился на него Стас.
Антонине стало так весело, что она невольно громко рассмеялась.
– А что, – нарочито серьёзно проговорил Стас, ставя перед ними поднос с пирогами и закусками, – гном в хозяйстве просто необходим.
– Это ещё зачем? – спросила крёстная.
– Тётя! Что за вопросы! Как это зачем? – Стас округлил свои выразительные голубые глаза. – Я прямо удивляюсь на вас, тётушка! – Голос его звучал укоризненно.
– Не тётушка, а крёстная! – поправила Полина Макаровна.