На задворках "России"
Шрифт:
— Я покупаю прицеп, подпишите!
В договоре сумма — раза в четыре меньше, чем стоил в то время прицеп в магазине, да еще с выплатой в рассрочку.
— Откуда цена?
— Лиза насчитала! — сует черновик с какими-то цифрами.
— Вообще-то, подобные дела так не делаются. Нужен официальный акт уценки или что-то такое. Посоветуйтесь с Василием Васильевичем, как правильно оформить.
Через некоторое время в беседе со Спасским этот случай всплывает.
— Он ко мне тоже заявился, — возмущался Василий Васильевич. — Я ему сказал, что
А Коробейников вдруг подлавливает меня в коридоре и заговорщическим тоном предлагает:
— Берите этот прицеп сами, копейки же! В рассрочку! После загоните кому-нибудь!
Я едва не лишаюсь дара речи.
— Что все это значит?
— Как — что? По Марксу: "Деньги — товар — деньги"!
Еще через время случайно узнаю, что прицеп все-таки куплен Коробейниковым на тех самых условиях. Спасский лишь машет рукой: все оформили без него: подали бумаги Залыгину, тот подписал их то ли в больничной палате, то ли в санатории... Роза Всеволодовна в ответ на мой упрек взрывается:
— А чего вы хотите от старого больного человека, у него уже который год сарай этим прицепом занят! Вы бы потерпели в своем дворе такое?
Тем временем мне в отсутствие Залыгина впервые попадают в руки ведомости по зарплатам. Что Хренова получает наравне с главным редактором, много больше остальных сотрудников, — уже не новость. Но вот помощница Хреновой Зюзина с ее полутора ставками — на уровне заместителя главного редактора и ответственного секретаря! — это изумляет. (Для такой маленькой организации хватило бы, вообще-то говоря, и одного бухгалтера.) Много и других несообразностей. Среди равных по должности есть любимчики (чьи?), кто-то получает больше, кто-то меньше. Бедная Сарра Израилевна, сидящая в редакции с утра до ночи, а иногда и по выходным, зарабатывает почему-то меньше уборщицы... Такое чувство, что Залыгин до сих пор подписывал подсунутые ему приказы и ведомости не глядя.
Говорю с Хреновой о неразберихе с зарплатами, о контроле за наличными поступлениями, задаю другие вопросы.
— Зачем вам это надо? — напрямую спрашивает она.
— То есть как? Это же деньги редакции...
— Деньги акционерного общества. А вы к нему не принадлежите.
Внятных ответов не получаю, но вокруг меня повисает ощутимое напряжение. Зачем-то заглядывает в кабинет Зюзина и мимоходом втолковывает мне, что на таких бухгалтеров, как Лиза, нормальный начальник молиться бы должен. Коробейников стороной заводит разговор: у Лизы, мол, нелегкий характер, она сама об этом знает и иногда раскаивается, но ссориться с ней, вообще-то, ни к чему ...
Роза Всеволодовна следит за событиями с интересом, но предпочитает держать нейтралитет:
— Если дойдет до дела, она все сумеет объяснить. Все объяснит и во всем оправдается! — понизив голос, добавляет: — Насчет Лизы не знаю, но Зюзина — настоящая бандитка!
Залыгин узнает о скандале, конечно, одним из первых, но печется из своего далека о другом. Хитроумная Хренова (знает, чем умаслить старика!)
— Ну, всем платить я не буду! — уверенно заявляет мне по телефону Сергей Павлович. — За что давать премию Смирновой? Кублановскому? Пометьте для себя.
— Так, значит, Смирнова, Кублановский ...
— Ларин давно в больнице, ему не надо. Коробейникову тоже. Зелимханову. Кривулину ни в коем случае. (Двое последних — юристы.) Пожалуй, все.
Список отвергнутых я обсуждаю с Розой Всеволодовной. Она:
— Нельзя этого делать! Знаете, какие скандалы начнутся? Предложите ему дать всем, но по-разному...
Звоню Залыгину. Секретарша его уже приготовила к разговору. Уславливаемся о двух уровнях премий: 40 и 20 процентов от оклада. Ставлю в известность главного бухгалтера.
— Только не надо вот этого! Не надо 20 и 40! Я сама с Сергеем Павловичем поговорю! — разъяряется Лиза.
Роза Всеволодовна все-таки готовит свой проект, зачитывает его по телефону Залыгину. Тот соглашается. А вечером звонит мне домой.
— Я не хочу, чтобы это называлось премиями. Перепишите так: приказ о вознаграждении сотрудников по результатам работы на октябрь месяц ...
— За октябрь?
— Нет, на октябрь. Проследите за этим.
Утром, едва прихожу на работу, снова звонок.
— То, что вы подготовили, нельзя подписывать. Нельзя делить на 20 и 40.
— Да это же ваше решение! Я только предложил вам дать хотя бы половину тем, кого вы совсем хотели лишить вознаграждения!
— Хорошо. Если вы не согласны, подготовьте свой проект, я его рассмотрю, — с нешуточным раздражением.
Секретарша рядом, слушает, ворчит:
— Ему хочется и твердость проявить, и чтобы никого не обидеть!
— Сергей Павлович, — говорю я в трубку, стараясь сдерживаться. — Значит, даем полностью и Ларину, и Кублановскому...
— Всем!
— И Смирновой...
— Ей — нет. Она не в штате.
— А Шапиро Сарра Израилевна, которая тоже не в штате? Если уж кто заслужил поощрение, так прежде всего она!..
Какое-то время молчит.
— Ладно, я вам позже перезвоню.
Еще не придя в себя, спроста жалуюсь секретарше:
— Это же его список! Я бы иначе распорядился. А он теперь заявляет, что проект — мой. Кто-то морочит его.
— Он сам себя морочит.
Звонит Залыгин:
— Всем дать поровну!
— И Смирновой?
— И Смирновой!
— И Коробейникову?
Молчит. Вдруг взрывается:
— Да ну ее к черту, эту премию! Никому не будем давать!
Бросает трубку. Через минуту звонит:
— Значит, так: составляйте список одинаковых премий.
— Кривулин?
— Он всего-то ничего получает. Дадим.
— Зелимханов?
— Этому — не давать!.
После безумных переговоров горько перешучиваюсь с Розой Всеволодовной, предполагая в ней единомышленника: