На задворках "России"
Шрифт:
— Он вам сказал?.. Да нет, он хитрый, не скажет.
Оказалось, на встрече с Залыгиным всплывала еще одна тема: откуда все-таки свалилась эта проверка, кто донес? И Хренова, скромно потупив взор, сказала: неужели неясно, кто? Яковлев!
На начало января (а именно на 9-е число) выпадает рутинное по процедуре, но судьбоносное для журнала событие, к которому непосредственное отношение имели Спасский и руководимый им Кривулин. В тот день завершились их многомесячные хлопоты по перерегистрации "Нового мира" как средства информации в Роскомпечати. Если до того дня учредителем журнала был "трудовой коллектив редакции (то есть все, кто фактически работает
Как и в случаях с новым уставом и с выборами, Спасский искренне верил, что старается на благо журнала.
При встречах со мной он теперь отводил глаза и загадочно говорил, что решил пойти на мир с Хреновой и что "наши", по его новым данным, ни в чем не виноваты: тут действует "мафия".
К Коробейникову зачастили мордовороты устрашающего вида в камуфляже, он у всех на виду подолгу с ними секретничал. Роднянская прибегала с четвертого этажа скандалить:
— Я не могу работать, когда такие сидят под дверью! Администрация должна принять меры!
Кого-то из этих людей Коробейников водил на переговоры к Спасскому. После чего Василий Васильевич туманно сообщал, что проверять "Новый мир" не имели никакого права и что теперь, наоборот, крепко достанется тем, кто эту проверку затеял.
Раз объявился в редакции Зелимханов, по просьбе Залыгина наводивший справки "по своим каналам", и рассказал, что доносы в деле — Коробейникова.
А Коробейников тотчас распространил слух, что всю историю с анонимками и прочим затеял Рафик Рустамович, немало на этом поживившийся.
Ничего после таких ужасных обвинений не менялось. Расходились и спокойно продолжали заниматься каждый своими делами.
Залыгин, выписавшийся из больницы довольно скоро, по телефону подтвердил Кирееву, что уйдет 1 марта, "больничный уже не закроет", а Спасскому сказал, что "больше ничего подписывать не будет". Розе Всеволодовне же, уговаривавшей его не волноваться, ответил, что он и не волнуется; если бы он мог что-то изменить, тогда бы стоило, а так — что зря волноваться?..
Однако 28 января, ко всеобщему изумлению, прибыл в редакцию и провел заседание редколлегии.
Снова жаловался: собственно редакторская, литературная работа его не тяготит, он способен ее осилить, а вот финансовые дела журнала за те полтора-два года, что он болеет, оказались запущены. Просил подумать и подобрать ему надежного помощника по финансовой части... А лучше — сразу преемника. По его мнению, на пост главного редактора "Нового мира" имеют виды Игорь Виноградов, Наталья Иванова, кое-кто еще... Он все равно скоро уйдет и хочет договориться об одном: чтобы раза два в месяц была у него возможность пользоваться редакционной машиной для посещения поликлиники. Пусть эта его просьба будет вписана в протокол. Закончил речь неожиданно:
— Теперь решайте! А я ухожу. До свидания!
И в самом деле встал и медленно, с достоинством удалился.
Какое-то время все оставались в оцепенении.
Однако длилось оно недолго. Перечисленные Залыгиным имена вызвали бурю эмоций (видимо, для того он их и назвал, с его стороны это было чистой провокацией, потому что никто из упомянутых, насколько мне известно, приходить в "Новый мир" не собирался).
— Давайте прямо сейчас все по очереди заявим, что мы никого не хотим брать в редакцию со стороны! —
Охотно поддержал ее Киреев, за ним и другие наперебой стали выкрикивать торжественные клятвы, боясь отстать...
Я вслух возмутился: что за детсадовская "демократия"? Как можно заранее ограничиваться узким кругом присутствующих? Разве у нас уже есть безоговорочный кандидат? Пусть участвуют в будущем конкурсе, если захотят, и Виноградов, и Иванова: в отличие от здесь сидящих, они уже состоявшиеся редакторы. Надо не отталкивать, а зазывать людей. Чем больше выбор, тем лучше для журнала... Но первоочередная наша забота — все-таки не выборы. Залыгин признался, что денежные дела запущены. О том, какая атмосфера в коллективе, никому говорить не надо, все и так знают. Ни один порядочный человек не согласится возглавить такую редакцию. До всяких выборов нам нужно самим разобраться в обстановке. Пригласить на заседание Хренову, Спасского, заслушать отчеты всех руководителей, не исключая, разумеется, и меня...
— Всем это знать ни к чему! — категорично заявил вдруг Василевский. — В финансовые вопросы должны быть посвящены два-три человека. При передаче дел.
У него было уже свое на уме.
Надумали сочинить послание к Залыгину: о том, что, пока он находится у власти, ни о какой передаче части полномочий и ответственности другому лицу не может быть и речи. Фактически — призвали его к незамедлительной отставке. С обещанием "приемлемых условий". (Василевский и тут не упустил вмешаться, заявив, что условия, приемлемые для Залыгина, могут оказаться неприемлемыми для... Как сказать, для кого? Запнулся, боясь проговориться, и возражение замяли.) Долго спорили, как эту бумагу начать: "глубокоуважаемый", просто "уважаемый или даже "дорогой"? Наконец решили, что "дорогой" в данном контексте будет звучать несколько издевательски ...
Из отрывочных впечатлений тех дней:
Новикова оживленно обсуждает с Василевским новинки видеопроката, обменивается с ним принесенными из дома кассетами. Последний, в полном соответствии со своей нетрадиционной эстетической ориентацией, увлекся американскими фильмами ужасов.
Спасский в своем кабинете нудно и запутанно объясняет мне, почему не получилось заключить договор с арендаторами. Говорит о большой проделанной работе и о том, что будущий преемник Залыгина когда-нибудь это поймет и испытает чувство глубокой. благодарности. Чтобы не обидеть, иногда соглашаюсь с ним: "Да... Да..." — хотя меня во время этого долгого разговора клонит в сон. Спасский иногда на полуфразе прикрывает глаза и тоже как будто задремывает. Исчерпав тему, выходим вместе из кабинета и застаем у самой. двери Коробейникова. Тот, крадучись, ныряет в раскрытую дверь уборной, склоняется над умывальником, широкая лысина его багровеет.
— Ну что, шеф! — устало обращается к нему Спасский.
Удаляясь по коридору, слышу следующую фразу:
— Ну что, шеф бухгалтерии!..
В буфете Василевский подсаживается к Хреновой (та снизошла-таки до общих обедов, начала иногда спускаться, чтобы быть поближе к народу). Нечаянно берутся за одну салфетку, поднимают друг на друга глаза — и расцветают счастливыми улыбками, как молодожены...
После очередной нервной "разборки" сижу один в своем кабинете, машинально рисую мягким карандашом на бумаге. Какая прекрасная вещь — карандаш! Как много на свете прекрасных, увлекательных вещей! И на что только я потратил последние годы?