На задворках "России"
Шрифт:
Из-под карандаша выходит худая трясущаяся собачка с больными глазами...
Через несколько дней я слягу в больницу с тяжелым обострением язвы. При обследовании найдут еще целый букет неведомых мне до той поры заболеваний. Накануне госпитализации притащусь в редакцию закончить неотложные дела — и узнаю от Розы Всеволодовны, что Залыгин хочет что-то сказать мне на прощание.
Он встретит меня в кабинете подчеркнуто уважительно, как гостя, выйдя из-за своего стола и сев на равных, лицом к лицу. Так встречал только в самый первый день, когда
— Я на самом деле ухожу, у меня нет больше сил. Сейчас вот заехал ненадолго, посидел здесь, а вернусь домой — буду несколько дней лежать пластом...
— Ну, тогда на журнале можно ставить крест.
— Да-а... И ведь все не так плохо, денег-то хватает... И Киреев отказывается принимать дела. Не знаю, насколько это серьезно.
— Трудно сказать. Может быть, не хочет выказывать торопливость. Вы же еще не ушли.
— Да-а... К вам у меня претензий нет, вы работали хорошо. То, что с бухгалтерией отказались сотрудничать, — ну, что ж...
— Так с ними нельзя работать!
— Вы правы, с ними нельзя работать. Но без меня они вас отсюда выживут?!
То ли спросит, то ли предупредит о неизбежном.
— Выживут, Сергей Павлович, — обреченно соглашусь я.
"КОЛЛЕКТИВ" КАК ОН ЕСТЬ
Решение уйти было наконец принято Залыгиным окончательно и бесповоротно после того, как Василевский публично объявил: в апреле истекают полномочия президента АОЗТ и главного редактора, выбранного в 1993 году на пять лет.
Залыгин все звонил Розе Всеволодовне и все по привычке сетовал: не знает, мол, что делать с журналом! И она, однажды не выдержав, объяснила ему, что говорить больше не о чем, и — сама первая написала заявление об уходе.
Об этом и о многом другом я узнал лишь месяц спустя, когда больничный срок мой подходил к концу.
С неделю отлежавшись, по слову Залыгина, пластом, я принялся понемногу работать на больничной койке над статьей для отдела критики. Предыдущая моя большая статья об Ингмаре Бергмане (позже напечатанная в № 4 за 1998 год) была встречена Роднянской с большим воодушевлением. Вынесение непривычного для меня вердикта Ирина Бенционовна обставила торжественно, пригласила Костырко и вынудила его пусть нехотя, но подтверждать кивками головы каждое слово:
— Мы с Сережей считаем, что удача должна быть названа удачей, несмотря ни на что.
Несмотря на присутствие многозначительного "несмотря", это могло значить серьезное потепление в наших отношениях. Больница действовала умиротворяюще; принявшись за работу, я снова начинал верить в возможность сотрудничества...
А когда, набравшись сил, впервые позвонил кому-то из редакции, то услышал: Спасский уже уволился, Залыгина уговорили задержаться до 15 марта, чтобы было кому подписывать документы, Баннова уходит вместе с ним, а на 4 марта назначены выборы нового главного, которым станет Василевский.
Именно так все
— Вы оторвались от жизни, ничего не знаете. Вся Москва уже говорит о том, что редактором будет Василевский. Вчера я ехал в одной машине с Аллой Латыниной, и она считает это дело решенным.
— Да разве Латынина будет голосовать, разве не мы с вами?!.
От Розы Всеволодовны узнаю еще одну пикантную подробность: Киреев, до последнего момента на уговоры Залыгина отвечавший отказом, тоже вдруг решил попытать счастья, выставляет свою кандидатуру на выборах.
— Вчера Андрюша заходит, рассказывает мне об этом — у самого аж губенки от обиды трясутся!..
Что ж, на Василевского это было похоже. Чем-то он напоминал донельзя набалованного малыша: мог бесконечно пакостить, но крайне изумлялся и сердился, когда на его "шалости" однажды отвечали шлепком.
Еще мне поведали, что Зюзина злорадно шипела Сарре Израилевне: вот пройдут выборы — первым делом уволим Яковлева! После чего старуха кинулась, конечно, жаловаться Розе Всеволодовне, та с гневом рассказала про этот случай Кирееву, а Киреев будто бы спокойно возразил:
— И что? Василевский то же самое говорит!
— Значит, вы тоже считаете нормальным положение, когда кассир увольняет заместителя главного редактора?!.
Был у Банновой разговор и с Костырко, которому она с иронией предсказала, что теперь, под бандитами, журнал расцветет, на что тот отреагировал вполне серьезно:
— Конечно, по крайней мере, "крышу" искать не надо!
Все это, повторяю, я узнавал в пересказе, иногда двойном, поэтому за точность не ручаюсь.
4 марта я пришел на собрание журналистского коллектива прямо из больницы. Подключили по селекторной связи Залыгина. Провели "тайное" выдвижение: каждый написал на бумажке, кого хотел бы видеть среди кандидатов, затем составили общий список. Пожелание Залыгина раздалось из динамика: Киреев! Его несколько раз переспросили, не назовет ли кого еще.
— Нет. Только Киреева!
Я вписал самого Залыгина. В конце концов в списке оказались почти все: Залыгин, Киреев, я, Василевский, Чухонцев, Роднянская, Кублановский... Киреев даже посетовал, что обошли такого заслуженного товарища, как Сережа Костырко.
Залыгин, когда Роза Всеволодовна донесла до него через помехи суть процедуры, от выдвижения отказался. Роднянская с Кублановским также взяли самоотводы. (Чухонцев — его на том собрании не было — сделает это через неделю, объяснив, что "надо дать дорогу молодым".)
Киреев сказал, что у него уже написана программа и он хотел бы обсудить ее прямо сейчас.
Василевский с дрожью в голосе, но весьма ядовито возразил, что его, Василевского, только что выдвинули, поэтому он не успел так быстро сочинить программу и просит отложить все обсуждения до следующего раза, через неделю.